к власти, то есть одинаково.
Но физическое единство куда важнее морального. Один митингующий, сам слышал, признавался, что в толпе ему тепло, он чувствует прикосновения тел других людей. То есть налицо дефицит тактильного контакта – значит, во главе угла, как главный позыв, – спрятаться в давке от одиночества, как в переполненном автобусе. И тут не обходится, конечно, без сублимированной эротики. Это, кстати, интересная тема – сексуальность отечественного митинга: чем русский митингующий отличается от западного демонстранта. По-видимому, там налицо желание достигнуть конкретной цели, здесь – потребность контакта и тепла от других тел. И можно бы сравнить эту тесноту со сдавленностью верующих во время Крестного хода на православную Пасху: там при исполнении сакрального ритуала замечательный и очевидный накал сексуальности, причем носящей характер промискуитета – разрешенные поцелуи всех со всеми.
Кстати, в теплое время стольких тел не скличешь: дело не в дачном сезоне и посеве редиски, тут важен мороз, преодоление холода, физическое страдание – русская вера, как и русский бунт, без мазохизма, мы знаем, мертва. К тому ж паром клубится бесплатный чай, как материализация добра и чуда. Чай кем-то оплаченный, интересно – кем, ведь не было репортажа, где этот самый копеечный жидкий чаек не упоминался бы по сто раз. В девяносто первом, когда живое кольцо имело, конечно, ту же природу сопричастности и соприкосновения, спонсорами коллективного протеста были горбачевские кооператоры и бандиты: победи Крючков, он все у них отобрал бы, а самих повесил бы за яйца. Но кто оплачивает нынешнюю тусовку, неужели в Кремле разброд и шатания?
Можно с уверенностью сказать, что следующий митинг разгонит ОМОН. И Дума примет соответствующие постановления – против митингов. И Кремль их утвердит, ссылаясь на европейскую практику. Они ведь всегда ссылаются на пример заграницы, когда творят свои пакости. Нет, чтобы дороги замостить, воровать поменьше да попридержать церковников, коли уж перенимать зарубежный опыт. Или что – собак теперь есть, как корейцы, Южная Корея тоже, чай, иностранное демократическое государство.
Что ж, все разграблено, и пропала вера. Наступила дивная эпоха всеобщего безверия. То есть – беды. А несчастье – дело молодое, ведь любое восстание – несчастье, не так ли? Именно молодые выкрикивают лозунги нетерпимости. Именно им нужны возбуждение, крики и кровь. Так и вижу эти толпы побитых революционных сирот. Не думаю, что митингующие не чувствуют, что рискуют если не жизнью, то здоровьем: получить от мордоворотного омоновца дубиной по тыкве не способствует хорошему самочувствию. И здесь возникает суицидальная тема, как развитие сексуальной – то есть тема экстаза: митинг как готовность к жертве, т. е. жажда героизма – основы романтического отношения к миру, к коллективному самоубийству в пределе. Героическая ярость, по выражению Джордано Бруно. Это начинается с отказа от личности, с восторга единства с толпой,
