– жена у меня красивая, балерина…
И почему жизнь – такая сложная штука?
Шоколадная коробка без шоколада. Пачка фотографий, углы кверху. Прошлое, которого нет.
“Смотри, Лилька! Это мама моя. Умерла два года назад. Это дом, в котором я вырос. Продали, есть было нечего. Это собака моя, Дружок. Под машину попала. А вот здесь, третий слева, видишь, самый высокий, – это он, мой отец. Ты меня слушаешь, Лилька?”
Нет, конечно, она не слушала. Выбирала платье, которое возьмет с собой. Белое! И красную сумочку.
– Я жду, – отвечала она Ванечке, – сейчас Андро повезет Клару гулять.
Мадам Дюбе раздарила все свои вещи. Не сносить! Женщины расхватывали – только успевай. Кто-то по ошибке унес с собой даже желтые туфли актрисы Екатерины, в которые все лезли, но никто не влез. Да, Екатерину, говорят, видели на улице вместе с профессором Ришаром Дюбе. Они шли, взявшись за руки. Да что мы знаем о чужой любви? Мы все живем как за Берлинской стеной.
“Лилька, ты идешь? Тебе только ждать и смотреть! Слушай, я хочу сказать тебе что-то, только тебе. Нет у меня отца! Предал он нас. Бросил, когда мне шесть лет было. Никого у меня там нет”.
Мадам Дюбе сидела в кресле, и человек-Бог катил ее в сад. Он останавливал коляску под деревом, с которого раньше пел. Зеленый город валялся под ее безжизненными ногами. Весна моя, любовь моя. Он рассказывал что-то Кларе, и размахивал руками, и бегал вокруг, будто танцевал. Любовь моя последняя. Слов она не разбирала. Клара видела все, о чем говорил ей Андро, – над городом Монреалем, толкая друг друга локтями, летали надувные фигуры агентов по продаже недвижимости, вождей капитализма. Им вложили вес в обувь, и они взлетали в небо вертикально. В ветреную погоду они стукались лбами, а под снегом опускались к земле. Они плыли над домами и улицами в полный рост, как святые. Их фигуры были выкрашены во все цвета – для красоты. Потому что душа умирает без красоты.
Мадам Дюбе смотрела на дом, в котором, может, когда-то жила. Там, в окне, стояла женщина в белом и курила.
– Иду! – сказала Лилька мальчику в спортивном костюмчике. И отдала сигарете последний поцелуй.
История рояля
На каникулы всех детей в семье посылали в Кутаиси к Надии. Она выходила встречать их на перрон. Маленькая кривоногая женщина с большой сумкой, всегда в черном. Дети – внуки, племянники и племянницы – высыпали из грязного вагона, как мандарины. Они обнимали и целовали ее, накалываясь на ее рыжую бороду. “Слава богу, жива я, – отвечала Надия на расспросы, – не убили меня еще эти Кобаидзе”.
Она говорила нараспев, как все кутаисцы, и голос ее был певучий. Когда бабушка Нуца Церетели перестала петь старинные русские романсы, Надия запела грузинские. Другого языка она не знала. Под занавес любого застолья вместе с вареными каштанами выносили гитару. В зале стоял и рояль, но он молчал, и его обходили по кругу, как гроб. Надия ломалась и отнекивалась. Ее умоляли, тамада говорил: “Ради
