даже лифты; паровые двуколки, пейзажи в ореоле пышущих огнём локомотивов и бесконечно длинных железнодорожных составов; великолепные резные железные мосты для них; паровые пушки и корабли. В равной мере распалили воображение наших дедов воздушный шар и тростниково-полотняный летательный аппарат братьев Райт; опять такие же презабавные вымыслы, города, наполненные гулом смешных деревянных нетопырей, балконы, к которым причаливают элегантные гондолы воздушных шаров – и так происходило со всяким получившим определённую известность изобретением, таким, как, например, телефон или динамо-машина; каждый раз точно, скрупулёзно повторялась та же ошибка: первому образцу, только механически увеличенному в сто или тысячу раз и одновременно получившему распространение за всеми морями и на всех континентах, пророчили триумф и абсолютное господство в дне завтрашнем. Поэтому – хочу спросить – не возможно ли, что современные технические апологии будут вызывать у наших внуков такое же искреннее веселье? Может ли стать будущее эпохой непрекращающихся галактических путешествий, либо кишащих на Земле электронных роботов, либо гигантских атомных электростанций – как если бы человечество руководствовалось только одним стремлением: заболеть некоей технологической мономанией, лишь бы та была достаточно монументальной?
Здесь наши размышления подошли уже к вышеупомянутому вопросу – мотивам человеческой деятельности. Имеются в виду мотивы сообщества, явления в масштабе общества, то есть проблемы из области социологии и политики. Определённая автономность развития изобретений несомненна, и это значит, что однажды сконструированный, первый примитивный автомобиль или первая телевизионная аппаратура воздействуют (скажем, пусть даже самим своим несовершенством, уродством, хотя всё не настолько просто) на массы конструкторов таким образом, что начинается этот увлекательный и достойный внимания процесс эволюции, в результате которого возникает ряд очередных, всё более совершённых форм, сопоставимых друг с другом так же, как биолог-эволюционист сопоставляет последовательные формы ископаемой лошади или ящера. Аналогии подобного эволюционно-биологического типа можно и дальше множить (хотя по сути это небольшое отступление). Господству отдельных видов, хотя бы тех же ящеров, пришёл конец, когда на арену вышли млекопитающие, первые из которых были животными малыми, слабыми, с многих точек зрения примитивными по сравнению с высокоспециализированными гигантскими ящерами, и несмотря на это в ходе биологического совместного соревнования они принесли этим колоссам погибель. Подобной представляется история, скажем, паровой машины и двигателей внутреннего сгорания. Когда появились эти последние в виде двигателя Отто, гигантские и величественные поезда, приводимые в движение паром, пересекали все континенты, господствуя на них монопольно. Первые транспортные средства с бензиновыми моторами были неуклюжими слабаками и чудовищами. И вот за лет пятьдесят (эволюции на
