даже самой себе, возможно, с губ сорвалось невысказанное в полудреме, когда она должна была как безвольный ребенок подчиниться с вялой брезгливостью не иссякающей нежности сильного красильщика – это прозвучало, и никто, кроме Барака, не мог этого знать. И если что-то и проникло в тайники его души, никогда у него язык не поворачивался это сказать, а тут незнакомая женщина пела ей это в уши, и это звучало как похвала в переплетении с предсказаниями, украшенное волнующим посланием неизвестного влюбленного; ни один человек с ней так не разговаривал, от смущения и важности происходящего ее поочередно бросало то в жар, то в холод, любопытство и стыд гнали ее прочь и манили к старухе, она чувствовала, что от волнения плач застыл в ее груди, она сжала губы, чтобы не выпустить его наружу и отвернулась. Старуха за спиной украдкой подала императрице знак, она указала пылающим взглядом лысых, без ресниц глаз на блёклую тень, которую отбрасывала женщина в полутемной комнате, будто поглаживая ее, протянула к ней пальцы, как если бы она могла сорвать ее с пола и вручить своей госпоже. Она закружила вокруг красильщицы и начала разжигать огонь смятения новыми, проникновенными заверениями в готовности служить. «О госпожа, окажи милость и удовлетвори нашу просьбу, испытай нас и возьми позже с собой в свою радостную обитель». «Ты безумная, – сказала женщина. – Здесь и нигде больше моя обитель. Там черпаки вымыть, мешалки вычистить, ступу вымыть, бадью вылить, пол помыть, в корыто набрать воды, разогреть котел с холодной водой, с горячей помешать, выскоблить там шкуру, перемолоть мешок зерна на ручной мельнице, пусть течет масло по шлангу, а рыбу на сковородку, пусть огонь горит, а рыба жарится, лепешки подходят. Барак, мой муж, голоден, да одноглазый, однорукий и горбун тоже хотят есть». «За дело, дочь моя, – закричала старуха как одержимая, – вперед и поторапливайся, мы должны убедить нашу госпожу, чтобы она приняла нас в дни своего благоденствия». «К чему эта бессмыслица», – сказала женщина и засмеялась. «За сковородки, огонь гори!» – пронзительно закричала старуха, не отвечая ей. Сковородки по воздуху приплыли к ней в руки, а зеленые оливковые прутики начали потрескивать. «Кто вы, – сказала дрожащим голосом красильщица. – Кто эта безмолвная молодая женщина, она действительно твоя дочь? Она не похожа на тебя, почему она держится в темноте и так пристально смотрит на меня?». Вспыхнуло пламя огня, и тень молодой женщины протянулась по глиняному полу до дальней стены. «Сюда рыбки из закромов рыбаков», – закричала старуха, не прекращая колдовать над огнем. Семь рыбок приплыли по воздуху в тонкие пальцы старухи и опустили свои розовато-золотые тельца рядом с друг другом на колоде. «Кто вы?» – повторила женщина, затаив дыхание. «Пряности из садов моей госпожи!» – закричала старуха приказным тоном и выставила свои когти в пустоту, запах пряностей наполнил комнату. «Какой госпожи?» – закричала молодая женщина как во сне, полуживая от страха и любопытства. Старуха бросила