и конституционном брожении среди младотурок, удвоил свои предосторожности.
Абдул-Гамид каждую ночь меняет спальни и никогда не спит в темной комнате. Он страдает, кроме того, постоянною бессонницею: дольше трех-четырех часов никогда не удается ему проспать кряду.
Охрана каждой ночи властителя правоверных обходится в 5000 франков; все лица, составляющие ночную стражу, получают огромные жалованья, исключающие всякую мысль о подкупе: их личный интерес связан с долговечностью султана. Кроме того, все они служат не один десяток лет и отличаются испытанной преданностью.
Один из французских журналов уверяет даже, будто во дворце султана содержится постоянно – двойник Абдул-Гамида. Двойник этот проводит свои ночи в комнате, находящейся перед спальнею опасливого монарха. В случае, если бы вспыхнула серьезная революция, Абдул-Гамид, благодаря этой своеобразной предосторожности, успел бы невредимым бежать из Ильдиз-Киоска.
Огонёк. № 29, 2/VIII
20 июля, Halola
Я очень много читала это время, очень много – запоем. Читала, не видя лиц кругом, с утра до вечера.
Читала Ницше, Достоевского, Штейнера, Безант, Библию, Бальмонта, Сер. Трубецкого и По. И были такие полные, солнечные дни; один день уходил за другим, давая какую-то стройную, сверкающую нить.
Дни, которые я читаю все, может быть, лучшие во мне – потому что я тогда творю то, что я читаю; иногда бывает такой восторг, что оставляешь книгу и закрываешь глаза.
Теперь прошли эти дни, но они вернутся. Так хорошо, точно сама Жизнь смотрит.
Представление о Вас у меня связано с васильками и сапфирами; и Ваши конверты мне будят эти образы. У меня теперь есть в душе много слов, которые я потом скажу Вам, – так хорошо, что Вы есть; если бы Ваши слова умерли в книгах, и если бы я читала их, то в них не было бы запаха каких-то пряных, грустных лесных трав, и я бы не поняла их сердцем. Может быть, Ваши слова и больше Вас, но если бы в них не было Вас, то они не шли бы в сердце.
Я, наверное, очень скоро уеду отсюда – мне хуже делается; я поеду домой, легче станет в комнате с моими вещами. За это лето я почти ничего не сделала из того, что хотела, болезнь мешала мне, но зато многое во мне уяснилось, и лето дало много покоя.
Внешне этой зимой моя жизнь очень изменится, она будет гораздо тяжелее, я буду много работать, а, наверное, это трудно, я раньше никогда много не работала; но я этому тоже рада, я хочу полной усталой зимы.
Вы вернетесь в Россию в Петербург или только будете в нем проездом?
Я хотела бы, чтоб Вы были в Петербурге – так мне нужно, и так будет легко. Знаете – у меня какое-то к Вам мистическое чувство: Вы заставили белого человека показать мне лицо, и вот теперь, когда он ушел надолго, остались Вы.
Может быть, не нужно говорить это? Но думаю, Вы знаете уже это. А Вам не станет трудно от того, что нет «Руси»? Вам больно оставлять Париж? Я бы тогда не хотела.
Мне
