дева, глядя мне в глаза.– Открою тебе тайну: моего суженого тоже Огюстом звали. Уж не ты ли он?..
Время под водой – вещь неопределённая. Ни дня, ни ночи. За тинными шепотками и любовными переглядами можно и вовсе забыть о времени. Помню, отец любил повторять русскую поговорку:
«Счастливые часов не наблюдают!». Только счастье наше недолгим оказалось.
Случилось мне как-то беседовать с чудищем о вреде морского разбоя. Я ему говорю:
– Не дело творишь, хозяин. Человек про тебя песни складывает, силушку твою славит, а ты его топишь – нехорошо!
– Что ж ты меня упрекаешь? – усмехнулось чудище.– Слышал я, в ваших лесах волки живут. Вот истинные разбойники! А чем наша донная братия перед тобой виновата оказалась? Ты пойми, нельзя человеку властвовать над морем. Сам Господь во Второй день творения отделил воду от неба и только в Третий – от воды сушу. Понимаешь? Бог создал воду из неба! Поэтому вода, над которой я поставлен хозяином, выше всякого человеческого разумения. Не дано тебе встать надо мной, я здесь – наместник Бога! И пожалеть тебя могу, и наказать – как поведёшь себя.
Что тут скажешь? Не знаю, в каком Вachillerato «училось» морское чудище, но закон Божий оно освоило неплохо. На том и завершилась наша беседа. Вернулся я домой – нет моей девоньки. Каракатицы поговаривают, мол, краб утащил. А те, кто пошустрее, дельфины да рыбья мелочь, иное толкуют: объявился Огюст, суженый её, с ним и уплыла…
6. ДЕРЖИ РУМПЕЛЬ, ПАРЕНЬ!
К вечеру погода стала меняться. Колкий бриз разбудил меня. Я открыл глаза, и тотчас огненный зигзаг молнии распорол небо сверху донизу. Послышался раскат грома.
Меня посетило знакомое с детства чувство незащищённости перед силой природы. Оно заставило замереть и вжаться в лавку. Видимо, это было смешно, ведь я походил на таракана, застигнутого врасплох включённой на кухне лампочкой. Затем всё стихло.
Детство… Помню, отец частенько брал меня с собой в море. Он уже не рыбачил, но любил выходить в море с друзьями и, тряхнув стариной, затралить тунца или косячок дорадо. «Человеку без моря нельзя,– говорил отец,– пока берег не увидишь со стороны, себя не понять». А тут непогода. Волна вперехлёст, того и гляди, баркас перевернётся – что тогда? Я путаюсь от страха у отца под ногами, поглядываю на рыбарей. А они стоят, смотрят друг на дружку да посмеиваются. Выпьют по чарке и по местам. «Навались! – кричит старшой.– К повороту оверштаг приготовиться!..»
Мой испуг прервал хриплый человеческий голос.
– Эй, челнок,– крикнул огромный матрос с рыжей копной вьющихся до плеч волос,– тебя кличет хозяин.
Матрос возвышался над кормовой поперечиной, будто снившееся минуту назад морское чудище. Его огромные плечи загораживали собой полнеба. В контражуре лунного света матрос казался если не чудищем, то реальным гомеровским циклопом. Более всего меня задели его слова про какого-то хозяина.
«Хозяин? Какой ещё хозяин?» – ворчнул я, приподнимая голову. При этом почувствовал,
