серьезно наклонила голову. Что-то внутри нее заставило ее взяться за оружие в защиту отсутствующего мужчины; одно слово "позорный" застряло и терзало ее разум.
– Вы сказали, что лорд Лейчестер был "печально известен", – сказала она с серьезной улыбкой. – Конечно, это слишком сильное слово.
Он на мгновение задумался, пристально вглядываясь в ее лицо.
– Возможно, но я не уверен. Я, конечно, использовал это как игру со словом "знаменитый", но даже тогда я не думаю, что был к нему несправедлив. Человек, чье имя известно по всей стране, чье имя известно как нарицательное, должен быть печально известен либо добром, либо злом, мудростью или глупостью. Лорд Лейчестер не славится добродетелью или мудростью. Больше я ничего не могу сказать.
Стелла отвернулась, слабый румянец окрасил ее лицо, странный трепет жалости, да, и нетерпения, появился в ее сердце. Почему он должен быть таким злым, таким безумным и безрассудным, настолько печально известным, что даже этот самодовольный молодой джентльмен мог спокойно морализировать о нем и предостерегать ее от знакомства с ним! О, как жаль, как жаль! Как сказал Шекспир: “Что человек с таким прекрасным лицом, похожим на бога, должен быть таким плохим”.
На несколько мгновений воцарилась тишина. Джаспер Адельстоун все еще стоял с картиной в руке, но смотрел на лицо Стеллы с тайной настороженностью. Несмотря на все его внешнее спокойствие, его сердце билось быстро. Красота Стеллы была такого рода, что заставляла сердце мужчины биться быстро или вообще не биться; те, кто приходил, чтобы принести жертву в ее святилище, не предлагали никаких полумеренных жертвоприношений. Когда он смотрел на нее, его сердце бешено колотилось, а маленькие яркие глаза блестели. Он подумал, что она была прекрасна на вечеринке прошлой ночью, где она затмила всех других девушек деревни, как звезда затмевает свет лучины, но этим утром ее красота проявилась во всей своей свежей чистоте, и он Джаспер Адельстоун, критически настроенный светский человек, человек, чье мнение о женщинах его товарищи по Линкольнс-инн и холостяцким притонам в Вест-Энде считали достойным внимания, почувствовал, как его сердце ускользает от него. Он положил картину и подошел к ней.
– Вы понятия не имеете, какие красивые и свежие луга. Вы не прогуляетесь со мной к реке? – сказал он, решив застать ее врасплох и захватить в плен.
Но он не знал Стеллу. Она была всего лишь школьницей, невинной и несведущей в обычаях мужчин и мира. Возможно, из-за этого и из-за того, что она не выучила обычные избитые слова уклонения – обычную элементарную тактику флирта – ее нельзя было застать врасплох.
С улыбкой она посмотрела на него и покачала головой.
– Спасибо, нет, это невозможно. Мне нужно выполнить все мои домашние обязанности, и это, – она указала на солнце своей белой тонкой рукой, – напоминает мне, что мне пора за них взяться.
Он мгновенно взял шляпу, отвернулся, чтобы скрыть хмурость, которая исказила его лоб и испортила его лицо, и подошел к художнику, чтобы попрощаться.
Мистер Этеридж вздрогнул и уставился на него; он совсем забыл о его присутствии.
