что это автоматически включилась магнитола, руль под пальцами потеплел. Одуряюще пахло кожей, руль согревал пальцы, а из невидимых колонок, словно извне машины, из далекого далека, но очень чисто, хрустально лился второй концерт Рахманинова.
Пару минут я просто сидел, привыкая. И наслаждаясь, как ни погано было на душе. Словно в другой мир попал.
Главное, не привыкать. Как ни весело «козел» прыгает по кочкам, но до руля с подогревом там дело не дошло. Да и кожаный салон внутри него будет смотреться странно… А жаль. Было бы неплохо.
Я вздохнул и медленно тронулся.
Объехал дом и остановился перед «козленком». Отсюда, из-за тонированного стекла «мерина», он казался особенно неказистым и потрепанным жизнью… и несчастным. Бездомный козленок-сирота.
– Все равно тебя не брошу, потому что ты хороший, – пробормотал я, но не сразу вылез из машины.
Оказалось, уже пригрелся. Сиденье тоже с подогревом. И за поясницей. Лезть на холод не хотелось. Но охотничий набор надо забрать. Мало ли…
К Смоленску я добрался уже затемно. Пару раз начинался и затихал дождик. Дороги стали мокрые и черные-черные, фонари и фары будто ярче светились.
Машину я оставил возле недавно отстроенной семиэтажки, с отделанным гранитом первым этажом. Машины перед домом были под стать, среди них и мой «мерин»… ну, не совсем мой. В любом случае, здесь он не лез на глаза.
Я вылез из машины, и осенний воздух окатил меня ледяной волной, обостряя чувства. Я передернул плечами и застегнул плащ. Достал из багажника рюкзак и зашагал к перекрестку. До пустыря отсюда версты полторы.
Фонарей становилось все меньше, дома ниже и обшарпаннее, потом перешли в гаражи, пошли огороженные территории, еще пять минут, и я вышел к пустырю.
Когда четверть часа назад вылезал из машины, я был спокоен, как слон. Мне и сейчас казалось, что я спокоен – по крайней мере, в голове было чисто и без сумбура. Но что-то в глубине души считало иначе. Голова была чистой, но сердце предательски молотилось, а пальцы дрожали. По спине, несмотря на ледяной ветер, сбегали струйки холодного пота.
Я облизнул губы, потом достал фляжку и сделал два приличных глотка. По желудку расползлось тепло. Через пару минут и в глубинах души потеплеет. По крайней мере, должно.
Все фонари остались далеко позади, луны не видно, но облака сами светились рыжеватым, рассеивая свет городских огней. Что-то видно.
Я втянул сырой воздух, быстро оглядел одноколейку, огибающую пустырь – все чисто – и шмыгнул через нее, пригибаясь.
Дальше только кусты и пригорки. А где-то впереди дом Старика.
Куст слева раскорячился по земле, сломанный. Я же его и сломал, когда два дня назад судорожно гнал «козленка» прочь. Только теперь я шел куда медленнее.
Прислушиваясь.
К тому, что снаружи, – и к тому, что внутри меня: к предчувствию. Не шевельнется ли? Я привык ему доверять.
Пригнувшись,
