к нему всю сковородку Антонина.
– Николаев тоже пельменями всех угощал, – Василий выпил и закусил.
– Какой Николаев? – удивилась Антонина.
– Эх кулема! Передачу «Человек и закон» не смотришь! Тот Николаев, которому сегодня вышку дали!
Василий вынул из заднего кармана свой разукрашенный орлами портсигар, раскрыл, но Антонина тут же его захлопнула:
– Я новости смотрю и слушаю про большие события! А за что твоего Николаева к расстрелу приговорили?
– Ах да… – вспомнил Загогуйло про Радика и убрал портсигар в карман, – ну ты вообще от жизни отстала Загубина, – за людоедство! Он собутыльников своих убивал, потом фарш из них крутил, пельмени, как вы тогда с Веркой, делал и соседям продавал. У вас, кстати, никто из знакомых не пропадал? Шучу, шучу!
Но Антонину, зажав рот ладошкой, уже побежала в ванную.
– Ну и дурак ты, Василий Степанович Загогуйло, хоть и ударник Коммунистического труда! – строго сказал Михаил Сергеевич голосом баллотирующейся в депутаты Верховного совета СССР передовой эстонской доярки Марты Аавиксоо.
11 июля
Лева положил себе в белую тарелку с золотистой каемочкой пять пельменей, обжаренных в сливочном масле, аккуратно перелил хреновину Валентины Петровны из полулитровой банки в соусник Туймазинского фарфорового завода и капнул из соусника с голубым нефтяником на боку точно в серединку каждого пельменя.
– Представляешь, Тоня, в югославском Загребе родился пятимиллиардный человек!
– Может быть, коньяка хочешь? Плиску импортную? – поддержала разговор Антонина.
– Ну что ты, мне же сегодня к дяде Грише в шахматы играть, да и не люблю я эти болгарские коньяки из ближнего Подмосковья. Но ты только представь – нас на Земле пять миллиардов! А ресурсов не хватает! Ты вот воду до конца не выключила, а пресной воды катастрофически не хватает! – Лева съел пять пельменей и положил себе со сковороды еще три.
– Это я, чтобы ржавчина прошла, – завернула кран Антонина.
– Странно, обычно я магазинные пельмени не ем, а они, оказывается, с хреновиной да обжаренные – ничего! – Лева положил себе еще два пельменя.
– Эх!.. – загрустила Антонина, – жаль, что пять миллиардов раньше не случились, а то бы мой Радик юбилейным мог стать!
– Ну! – усмехнулся Лева и взял еще один пельмень, – кстати, вместо Плиски, может быть, кофе?
– У меня только чай, но зато индийский со слоном – Люся подарила за то, что я заявление в профком Ольге Львовне написала, чтобы за мной место в общежитие оставили, так как я буду красить полы в квартире, а маленькому ребенку нельзя дышать коричневой краской. Теперь к Люсе, может быть, не подселят Луизку-практикантку, – Антонина снова открыла кран, из крана потекла пресная холодной вода коричневого, как половая краска, цвета.
– Нет, – сказал Лева, – чаю не хочу, – и засобирался домой.
– Хоть ты, Лева, и умный! – сказал ему на прощание Равмер Хасанович Хабибуллин, – но какой-то ты не
