Я думаю, Господь рад уже тому, что я не кидаюсь на алтарных служек. Как мне видится, эта леди нуждается в утешении, и она уж точно не получит его от этого тюфяка-очкарика, за которым она замужем. Во всяком случае, нужного утешения.
– Я хочу быть какой-нибудь другой, – сказала сестра Беннет. – Я хочу убежать на свободу. Я хочу, чтобы я кому-нибудь нравилась. Игги, я когда-нибудь тебе нравилась?
– Ну… – смущенно сглотнул Иг. – Пожалуй, что да в каком-то смысле.
– Я хочу с кем-нибудь спать, – продолжила сестра Беннет так, словно он ничего не сказал. – Я хочу, чтобы кто-нибудь обнимал меня ночью в постели. Мне все равно, будет это мужчина или женщина. Мне все равно. Я больше не хочу быть одинокой. Я могу выписывать чеки от имени церкви. Иногда мне хочется снять все деньги с церковного счета и сбежать. Иногда мне этого очень хочется.
– Меня удивляет, – сказал Моулд, – что никто в нашем городе не подумал примерно наказать тебя за то, что ты сделал с Меррин Уильямс, чтобы ты своей шкурой почувствовал, что ты с ней сделал. Можно бы ожидать, что несколько неравнодушных граждан навестят тебя как-нибудь ночью и поведут прогуляться в лес. Прямо к тому дереву, где ты убил Меррин. Чтобы вздернуть тебя на нем. Если уж ты не хочешь вести себя прилично и повеситься сам, так надо сделать хотя бы это.
К своему собственному изумлению, Иг заметно расслабился, разжал кулаки, стал дышать ровнее. Моулд начал качать пресс. Иг поймал взгляд сестры Беннет и спросил:
– Так что же вас удерживает?
– От чего? – спросила сестра Беннет.
– От того, чтобы забрать все деньги и улизнуть.
– Бог, – сказала сестра Беннет. – Я люблю Бога.
– А что Он в жизни сделал для вас хорошего? – спросил ее Иг. – Сделал ли Он хотя бы, чтобы вам было не так больно, когда люди смеются за вашей спиной?
Или Он сделал, чтобы вам было больнее, потому что ради Него вы одиноки в мире? Сколько вам лет?
– Шестьдесят один.
– Шестьдесят один – это старость. Это почти слишком поздно. Почти. Вы можете позволить себе ждать хотя бы еще один день?
Сестра Беннет тронула свое горло, глаза ее тревожно расширились. Затем она сказала: «Я лучше пойду», повернулась и заспешила к лестнице.
Отец Моулд вроде даже и не заметил ее ухода. Теперь он сидел, положив руки на колени.
– Вы закончили упражнения? – спросил Иг.
– Остался еще один заход.
– Давайте я помогу, – сказал Иг, огибая скамейку.
Когда он подкатывал Моулду штангу, его пальцы коснулись пальцев Моулда, и Иг узнал, что, когда Моулду было двадцать, он и другие парни из хоккейной команды натянули лыжные маски, сели в машину и увязались за другой машиной, битком набитой парнями из «Нации ислама»[5], приехавшими в Сиракузы из Нью-Йорка поговорить о гражданских правах. Моулд и его дружки прижали этих ребят к обочине и погнали их бейсбольными битами в лес. Они поймали самого
«Нация ислама» – довольно умеренная негритянская организация, боровшаяся за гражданские права и продвижение в народ исламской веры.
