во что-то, легко качнувшееся от его толчка, а потом услышал позади ехидный смешок.
– Куда же ты?
Еще один. Высокий, длиннорукий, наверное, где-то прятавшийся раньше, а сейчас преградивший дорогу к отступлению.
И Данька испугался. Нет, совсем не тому, что их было трое, что они были сильнее. Весь ужас заключался в том, что они проникли сюда, в его квартиру, своим присутствием испоганили его родной дом. Дом, который принадлежал лишь Даньке и его родителям, их маленькое царство, их скромную крепость, их мир, в который никому не разрешалось вступать, особенно так, как сделали эти трое, нагло развалившиеся на родительском диване, бросившие под ноги мамину любимую плюшевую подушку. Если они пришли сюда, значит, они будут не просто его бить, значит, они задумали еще что-то более страшное.
– Что, Кабан? – обратился Лысый к своему здоровому дружку, – Хозяин пришел – пора начинать, – и хихикнул.
– Да он, я вижу, вовсе нам и не рад, – разочарованно протянул Кабан.
– Отчего же! – выдавил из себя Данька. – Давно хотел узнать, как твои штаны, – он даже сумел усмехнуться, пусть не так уверенно и надменно, как хотелось бы.
– Какие еще штаны? – удивленно раздалось за спиной, и Данька обернулся.
– А ты не знаешь? – почти радостно крикнул он и невинно спросил: – Я расскажу, ладно?
У Лысого вылезли из орбит глаза.
Данька опомнился, когда со всего размаха ткнулся лицом в стол, почувствовал животом его гладкую, полированную поверхность. Теперь у него появилась возможность придти в себя и оценить ситуацию, потому как внезапно наступило затишье, и не только он, а и его враги переводили дыхание.
Крепкие безжалостные руки прижимали Даньку к столу, и он лежал тихо, стараясь не смотреть по сторонам, туда, откуда доносилось хриплое, усталое дыхание его врагов.
Клиент готов! – крикнул Лысый, и его голос взволнованно сорвался на высокой ноте и превратился в нервный визг.
А потом раздался хорошо узнаваемый, но такой непривычно громкий и пугающий скрежет расстегиваемой «молнии», а еще через мгновенье кто-то с силой рванул ремень так, что металлическая пряжка больно впилась в живот.
– Никак! – зло прорычал Кабан и дрожащим голосом заорал: – Снимите с него штаны!
Холодный пот прошиб Даньку, сердце остановилось, и он не в силах был даже вздохнуть.
– Сам сними! – Лысый выругался. – Мы же держим.
Данька обострившимися вдруг чувствами ощутил дрожь и неуверенность державших его рук и рванулся.
Они не смогут с ним ничего сделать! Не смогут! Нет!
Данька извивался, метался, бился, он царапался и кусался, словно бешеный зверек, он не чувствовал обрушившиеся на него удары. Всеми силами, всем своим существом, слившимися в единый комок душой и телом он желал одного – вырваться. Вырваться, во что бы то ни стало, полуживым, да пусть даже мертвым, вырваться, вырваться, вырваться.
– А-а-а! Лысый – сволочь! – взревел
