к худшему. А пока…
– Клянусь, – сказал герцог Сибур, подходя и целуя рукоять своего меча. – Я клянусь выполнять свои обязанности регента, полностью заботиться о его королевском высочестве – я имею в виду, о его величестве, – исправился он, отвесив низкий поклон маленькому ребенку, который снова невинно рассмеялся. – И я сделаю всё возможное, чтобы управлять страной. Тем не менее, если у страны появятся хоть малейшие возражения…
Но герцог был к тому же ещё и генералиссимусом и имел в своем распоряжении всю армию, так что в случае чего он мог начать и гражданскую войну в кратчайшие сроки; и у его подданных, конечно, не появилось ни малейших возражений.
Итак, король и королева снова спали вместе, хоть и в высшем мире, и принц Долор номинально правил страной, а фактически всем управлял его дядя; и все говорили, какое это счастье для бедного маленького принца, что у него есть такой умный дядя, который всецело о нём заботится. Всё шло своим чередом; действительно, после того, как регент привел свою жену и семерых её сыновей и поселил их во дворце, всё пошло гораздо лучше, чем обычно. Потому что они устроили такие великолепные развлечения и сделали столицу такой пышной, что оживилась торговля, и, как говорили, страна стала более процветающей, чем в течение всего прошлого столетия.
Когда бы и где бы ни появлялся регент и его сыновья, их встречали криками: «Да здравствует наследный принц!» «Да здравствует королевская семья!» И, по правде говоря, они были очень хорошими детьми, все семеро, и устроили грандиозное зрелище, когда вместе выезжали на семи прекрасных лошадях, одна выше другой, до самого младшего, на его крошечном черном пони, ростом не больше чем крупная собака.
И, по правде говоря, все семеро были очень хорошими детьми.
Что же касается другого ребенка, его королевского высочества принца Долора, – то как-то случилось так, что люди вскоре перестали называть его «его величеством», поскольку это казалось таким нелепым эпитетом для бедолаги, беспомощного калека, с одной только головой и туловищем, но без ног, чтобы именовать его столь громким титулом. И кроме того, его очень редко кто видел.
«Они устроили грандиозное зрелище, когда вместе выехали на семи красивых лошадях».
Иногда люди, осмелившиеся заглянуть за высокую стену дворцового сада, замечали там, как его несли в руках лакеи, или втиснутого в кресло, или оставленного играть на траве, часто никого не было рядом, чтобы позаботиться о нём, симпатичном маленьком мальчике, с ярким умным лицом и большими меланхоличными глазами – нет, не совсем меланхоличными, потому что они принадлежали его матери, а она отнюдь не была натурой грустной, хотя задумчивой и мечтательной. Он порой сбивал людей с толку своими детскими глазами; они были настолько невинными и в то же время такими проницательными. Если бы кто-то поступил неправильно, например солгал, он обернулся бы к нему с таким серьезным молчаливым
