пошарить в кишках. Уверен, они где-то там.
Старик попытался задрать футболку на животе Петрова, но не успел – тот схватил его за руку и резким движением вывернул запястье. От неожиданности старик охнул и осел.
– Дедуля, – с нажимом сказал Петров, – Я не брал ваши часы.
– Прости, сынок, – залепетал старик, морщась от боли, – Я теперь и сам вижу, что не брал. Ошибся. Но ведь попытаться стоило?
Губы старика задрожали, а морщинистое лицо вдруг скомкалось, собралось в мокрую от слез кучку, похожую на сдувшийся шарик.
Это зрелище вызвало у Петрова такое отвращение, что он невольно ослабил хватку. Старик воспользовался случаем, дернул рукой и высвободился. Еще несколько секунд он смотрел на Петрова с обидой и подозрением, а затем попятился назад в кусты, шурша прошлогодней листвой и задевая ветки. На ходу он продолжал бормотать что-то про потерянные часы.
Петров затряс головой, пытаясь прийти в себя. Хотя его собственная память превратилась в мешанину обрывков и осколков, казалось, среди всех встреченных он был единственным, кто хоть немного оставался в своем уме. Но надолго ли?
Чтобы не думать об этом, Петров поднялся с земли, отряхнулся и пошел вперед. Левая нога – и вот он на шаг дальше от сумасшедшего старика. Правая нога – и катился бы к чертям мужик с двустволкой. Левая нога – и калеки остались далеко позади. Правая нога, левая, правая…
Так он брел, волоча ноги, пока не услышал смех. Звонкий, похожий на плеск воды, он пронзал лес и звал за собой. Чувство было такое, будто этот смех – самая важная вещь на свете, и, если найти его источник, все остальное перестанет иметь значение. Не смея ослушаться, Петров пошел на этот зов, и сердце у него в груди забилось быстро, как у птицы.
День уже клонился к закату, когда вокруг воцарился аромат клубники. Это не был запах, принесенный ветром – он принадлежал территории, надвигался сразу со всех сторон, не оставлял выбора. Петров глубоко вдохнул, и у него закружилась голова. Перед глазами возникли и тут же пропали странные бордовые всплески – отголоски воспоминаний.
Петров попытался ухватиться за них, проникнуть глубже, и в этот момент понял, что смех, который вел его все это время, вдруг затих. Вместо него, издали раздался скрип веревки. Как будто что-то тяжелое висело на ней, раскачиваясь из стороны в сторону.
Петров всмотрелся в лесные сумерки и в десятке метров впереди увидел просвет между деревьями. Стараясь вести себя как можно тише, он подобрался к зарослям сирени, за которыми раскинулась поляна, и выглянул наружу.
Слева на дереве висели трое – мужчина, женщина и ребенок. Их глаза на почерневших лицах молочными бельмами смотрели прямо перед собой. Веревки впились глубоко в распухшие шеи. Под деревом стоял мальчишка лет двенадцати и деловито снимал с мужчины ботинок. Женщина и ребенок были уже босыми.
Покончив со своим занятием, мальчишка сложил ботинки в рюкзак
