глаза бога смотрели с дьявольской злобой. В грубо высеченных руках он сжимал пучок молний, ложный громовержец. Мы пришли посмотреть на него, плевались от омерзения, а он был бессилен наказать нас, жалкий истукан, сделанный руками и невежеством человека.
Среди идолов мы увидели также, к великому нашему удивлению, статую Аполлона. Отлитая из бронзы, позеленевшая от гиперборейского климата, она вызвала восхищение Димитрия Ангела. Олимпийский бог держал в руках лиру, нагой, древний, весь в помете диких голубей. Холм, на котором стояли идолы, назывался его именем. Ведь «Ликофрос», поражающий волков, – один из титулов олимпийца. Каким образом попал он в скифские пределы, объяснить мне никто не мог. Но напрасно искал он убежища в таком отдалении. И здесь настигла его карающая десница.
– Какие божественные формы! Какие пропорции! – восхищался Димитрий Ангел, не очень твердый в делах церкви.
Но магистр Леонтий, суровый во всем, что касалось христианского взгляда на жизнь, бормотал:
– Спасение души важнее, чем пропорции человеческого тела…
Судьба сделала меня свидетелем многих необыкновенных событий. Но, может быть, самым важным событием мировой хроники, при котором я присутствовал, было низвержение этих идолов и крещение целого народа.
Огромные толпы руссов собирались перед дворцом. То, что предпринял Владимир, казалось варварам чудовищным и непонятным. Но Владимир настаивал, убеждал, приводил наивные доводы. Три тысячи воинов, почти все христиане, готовы были оружием поддержать силу его красноречия, и я своими глазами увидел, как в одно солнечное утро, когда ангелы ликовали на небесах, языческий Борисфен стал новым Иорданом, превратившись в огромную купель христианства.
На заре Самбат наполнился женским плачем. От нас скрывали, что происходит в городе, но мы узнали, что были столкновения между язычниками, упорствующими в идолопоклонстве, и христианскими воинами Владимира. Ради безопасности мы находились во дворце князя: язычники могли в раздражении поднять на нас руку. Улицы были полны народу. Я слышал со всех сторон взволнованные говоры:
– Проклятые греки! Околдовали нашего князя!
– Не отдадим на поругание Перуна, светлого бога!
А какой-то человек в рубахе до колен говорил:
– Нам все равно, Перун или Илия. Был бы хлеб в житницах.
В городе и раньше было много христиан. На склоне горы стояла деревянная церковь первой христианской общины.
В еврейском квартале, где жили купцы из Хазарии, я видел Авраама. Старик грустно качал головой:
– Боюсь, что и здесь будут гнать и преследовать детей Израиля…
Толпы народу спускались к реке – женщины, мужи, старики, дети. Кое-где я видел отряды вооруженных воинов. Леонтий ходил торжествующий:
– Поверь, патриций, что это большая победа, нежели на полях сражений!
