тех, кто нуждался в лечении.
Ее бдительные солдаты двигались вдоль очереди. Паршуны с мечами. Они научились читать и настаивали, чтобы их называли певцами. Спустя год после их пробуждения Лирин все еще находил подобные вещи странными. Впрочем, ему-то какая разница? В каком-то смысле мало что изменилось. Паршуны были подвержены тем же страстям, что и светлорды-алети. Тот, кто ощутил вкус к власти, желал большего и потому искал его при помощи меча. Обычные люди истекали кровью, и Лирину оставалось только зашивать раны.
Он вернулся к своей работе. Сегодня Лирину предстояло осмотреть еще по меньшей мере сотню беженцев. Где-то среди них скрывался человек, который был причиной многих страданий. Именно из-за него Лирин сегодня так нервничал. Однако следующим в очереди был не он, а оборванный алети, потерявший в бою руку. Лирин осмотрел рану беженца, но той было уже несколько месяцев, и лекарь ничего не мог поделать с обширными рубцами.
Лирин поводил пальцем взад-вперед перед лицом мужчины, наблюдая, как его глаза следят за ним. Признаки шока были очевидны.
– У тебя недавно были раны, о которых ты мне не рассказываешь?
– Никаких ран, – прошептал мужчина. – Но разбойники… они забрали мою жену, лекарь. Забрали ее… оставили меня привязанным к дереву. Просто ушли, смеясь…
Досадно. Ментальный шок скальпелем не вырезать.
– Как только войдешь в город, ищи четырнадцатую палатку. Скажи тамошним женщинам, что я тебя послал.
Мужчина с пустым взглядом тупо кивнул. Он хоть понял, что ему сказали? Запомнив черты лица беженца – седеющие волосы с завитком на затылке, три большие родинки в верхней части левой щеки и, конечно же, укороченную руку, – Лирин сделал пометку спросить о нем в четырнадцатой палатке сегодня вечером. Там помощники наблюдали за беженцами, склонными к самоубийству. Ничего больше Лирин не мог сделать, учитывая, что приходилось заботиться о стольких людях.
– Ступай. – Лирин мягко подтолкнул мужчину к городу. – Палатка четырнадцать. Не забудь. Я сожалею о твоей потере.
Мужчина ушел.
– Ты говоришь это так легко, лекарь, – раздался голос сзади.
Лирин развернулся и тут же почтительно поклонился. Абиаджан, новая градоначальница, была паршуньей с совершенно белой кожей и изысканными мраморными разводами на щеках.
– Светлость, – сказал Лирин. – О чем вы?
– Ты сказал этому человеку, что сожалеешь о его потере. Ты так охотно говоришь это каждому из них, но, кажется, сострадания в тебе не больше, чем в камне. Неужели ты ничего не чувствуешь к этим людям?
– Я чувствую, светлость, но приходится соблюдать осторожность, чтобы их боль не раздавила меня. Это одно из первых правил лекарского ремесла.
– Любопытно. – Паршунья подняла защищенную руку, завернутую в рукав хавы. – Помнишь, как в детстве вправлял мне вывих?
Абиаджан
