Мехмандаровым и Тахателовым, вне зависимости от своих полномочий, необходимо поставить об этом в известность их непосредственного начальника.
Роман Исидорович внимательно прочитал предъявленную бумагу, выслушал мою просьбу, а потом, на мгновенье задумавшись (в на самом деле мысленно посоветовавшись со своим патроном Михаилом), ответил, что в любой момент готов предоставить этим двум господам бессрочный отпуск по личным обстоятельствам. Пусть только они сами об этом попросят.
Обоих нужных мне людей я обнаружил не на квартирах, а, к своему величайшему удивлению, в ресторане «Ласточка», считавшемся местом, приличествующим не сухопутным, а морским офицерам. У «сапогов» вроде меня для принятия пищи и банкетов в Порт-Артуре имелось свое заведение – ресторан «Саратов». Но как оказалось, все правильно: недавно на внешнем рейде бросила якоря победоносная русская эскадра, и теперь сухопутное и морское офицерство вперемешку шумно отмечало громкие победы при Эллиотах и на реке Шахэ. Стоило мне там появиться – и главный именинник, каперанг Эссен, громко рявкнул на все собрание:
– Господа офицеры, смирно! Самовластному Артанскому князю, Сергею Сергеевичу Серегину – наше дружное «Ура!»
И что вы думаете – все собрание дружно вскочило и рявкнуло – да так, что зазвенели стекла! Было видно, что этим людям кружит головы отнюдь не вино, а хмельной вкус победы, которого им так не доставало в предшествующие времена.
– Вольно, господа, – сказал я, – поздравляю вас с наступлением окончательного перелома в этой войне. Сейчас подавляющая часть тех сил, которые еще год назад микадо приготовил для того, чтобы оспорить у России звание главной Тихоокеанской державы, уже лежат в земле или покоятся на морском дне. Япония сейчас оказалась в том же положении, что и Франция тридцать пять лет назад после выигранной пруссаками битвы при Седане. Но смею заметить, что японский микадо решился на эту войну не сам по себе. Враждебные России державы выдали нищей Японии кредиты на создание современных армии и флота, а потом науськали свою боевую моську на русского медведя.
– Господин Серегин, – выкрикнул со своего места поручик Борейко, легко узнаваемый по своим выдающимся габаритам, – а какие державы России враждебны?
– Проще сказать, какие ей дружественны, господин поручик, – ответил я, – и ответ на это вопрос будет – никакие.
– А как же Франция? – спросил инженер Рашевский.
– А никак, – отрезал я. – Об этом говорит правило «двадцати четырех часов»[2] введенное в своих портах к востоку от Коломбо для русских кораблей якобы союзной нам Францией. Заключая союз с Россией, французское правительство ставило себе только одну цель – когда настанет удобный момент, руками русских солдат попробовать вернуть себе утраченные тридцать четыре года назад Эльзас и Лотарингию. Кто-нибудь из вас желает повоевать за интересы французских буржуа, изнеженных будто откормленные
в случае объявления такого правила корабль воюющей державы мог оставаться в нейтральном порту не более чем двадцать четыре часа, по истечении которых он должен был или покинуть порт, или интернироваться.
