поручению, несомненно, автора. В нашей реальности отец Булгакова не дожил, конечно, до создания известного романа, не говоря уже о публикации. Однако, его богословский научный профиль хорошо вписывается в мистическую реальность, созданную в романе "Император". Почему бы и нет? Только одно, на мой взгляд. Обнаружив эту крайне любопытную деталь, читатель уже не может читать "просто так" – он лезет в Википедию, чтобы проверить автобиографию, а также уже и в текст "Мастера и Маргариты" в надежде найти менее явные отсылки. А если не находит, неизбежно разочаровывается. Осмелюсь утверждать, что использование Афанасия Ивановича в качестве одного из ключевых персонажей задаёт довольно высокую планку, которой необходимо соответствовать теперь до самого финала.
Идея и смысл, смыслы для читателя с самого начала непрозрачны. Интрига аккуратно удерживается. Даже мистический контекст до поры до времени, используя авторскую лексику, "таится под спудом".
Я бы возможно предпочел постепенное проникновение в суть, но автор безжалостно прячет и лишь, забегая временами вперед, дразнит, дескать, ещё немного обожди и начнется то самое, и откроется, и воздастся читающему. Приём, надо сказать, обоюдоострый: ожидания ведь тоже нарастают!
За неимением прямой информации от автора читатель продолжает метаться в поисках отсылок и подсказок. Имя главного героя – пословицы – ну, наверное, вот эта к месту: "Наш Ерошка не пьёт понемножку" – нового ничего не привносит. Полное имя Ерофей Бубенцов что-то слышится шутовское, скоморошье. И это в тексте уже отражено – не дополняет.
Метрдотель в "Кабачке на Таганке" Семён Михайлович Шпак. Сложносочинённое ФИО всегда толкает на поиски курьезной этимологии. Все же знают, что Шпака зовут (или звали) Антон Семеныч. А Семён Михайлович для меня, как надеюсь и для многих – Будёный. И?.. И ничего, Франкенштейн не складывается. Ну, бог с ним!
Автору, на мой взгляд, иногда блестяще удаётся транслировать идеи, не прибегая к прямым толкованиям – напротив: смыслы проникают в нас сами на уровне ощущений – например, вместе с "ядовитой сладостью успеха", растворяющейся в крови главного героя.
К середине туман немного рассеивается, нечисть конкретизируется, отвратительность её плавно нарастает, обретает функционально-целевую структуру, прорисовываются четкие контуры авторского мировосприятия. Принципиальность несогласия с Булгаковскими представлениями о дьявольских сущностях и обличиях тоже обретает черты.
Да, весьма неожиданно наступает момент, когда идеи и смыслы разом обрушиваются на читателя. Становится одновременно всё понятно и неинтересно.
Во второй половине всё чаще появляются сомнения в решении тех или иных сцен. Смерти следуют одна за другой рядовыми событиями, сопровождаемыми едва ли уместным сарказмом. Реплики представителей свиты условного князя тьмы зачастую исполнены неприкрытой, а то и программной прямоты. Не обесценивает ли подобная откровенность весь
