на них. А потом он опять рассмеялся своим сильным свободным смехом – смехом, с которым нельзя не считаться. Но больше никто не рассмеялся. Никто.
– Я покажу вам чудо! – выкрикнул он. Но они лишь смотрели во все глаза, как смотрят на фокусника послушные дети, уже слишком большие и взрослые, чтобы верить в его чудеса.
Человек в черном резко подался вперед, и тетушка Милли в страхе отшатнулась. Он свирепо оскалился и шлепнул ее по огромному пузу. Она коротко хохотнула – помимо собственной воли и неожиданно для себя самой, – и человек в черном спросил:
– Так лучше, правда?
Тетушка Милли опять захихикала, а потом вдруг разрыдалась и не разбирая дороги бросилась за порог. Все остальные молча смотрели ей вслед. Кажется, собиралась буря: черные тучи мчались друг за другом, вздымаясь и опадая, как волны, на фоне белого неба. Какой-то мужчина, застывший у пианино с позабытой кружкой пива в руке, вдруг застонал.
Человек в черном встал перед Нортом, взглянул на него сверху вниз и усмехнулся. Ветер выл, вопил и бесновался снаружи. Что-то тяжелое и большое ударилось в стену таверны и отскочило прочь. Один из мужчин, стоявших у стойки, неожиданно встрепенулся и вышел за дверь. Решил, должно быть, что дома будет спокойнее. Гром был похож на натужный кашель какого-нибудь прихворнувшего бога.
– Хорошо, – осклабился человек в черном. – Замечательно. Что ж, приступим.
Старательно целясь, он принялся плевать Норту в лицо. Слюна заблестела на лбу у покойного, стекая жемчужными каплями по его крючковатому носу, похожему на выбритый клюв.
Руки Элис под стойкой заработали еще быстрее.
Шеб расхохотался, да так, что аж согнулся пополам и тут же закашлялся, отхаркивая липкие комки мокроты. Человек в черном одобрительно рыкнул и постучал его по спине. Шеб ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом.
Кое-кто убежал. Остальные сгрудились вокруг Норта. Все его лицо, складки дряблой и сморщенной кожи на шее и верх груди теперь блестели от влаги – такой драгоценной в этом засушливом крае. А потом дождь слюны вдруг прекратился. Как по команде. Слышалось только дыхание, тяжелое, хриплое.
Человек в черном внезапно подался вперед и, согнувшись, перелетел через труп, описав в воздухе плавную дугу. Это было красиво, как всплеск воды. Он приземлился на руки, рывком вскочил на ноги, ухмыльнулся и прыгнул обратно. Кто-то из зрителей, забывшись, захлопал в ладоши, но тут же попятился, выпучив глаза, помутневшие от ужаса. Зажав рукой рот, он рванулся к дверям.
Норт шевельнулся, когда человек в черном перелетел через него в третий раз.
По рядам зрителей пробежал глухой ропот. Вернее, один-единственный вздох – и все снова затихло. Человек в черном запрокинул голову и завыл. Его грудь ходила ходуном от учащенного, неглубокого дыхания: он словно накачивался воздухом. Все быстрее и быстрее становились его прыжки – он буквально переливался над телом Норта, как вода из стакана в стакан. В глухой тишине слышался только рвущийся скрежет его дыхания и гул набирающей силу бури.
