стрелок был уверен, что он говорит ему правду: он оказался здесь не по собственной воле. Он не хотел, чтобы так было. Плохо. Очень плохо. Это он, стрелок… он сам так хотел. Но он никогда не хотел грязной игры. Он не хотел убивать никого в Талле. Не хотел убивать Элли, эту некогда красивую женщину, чье лицо было отмечено тайной, которая все же открылась ей в самом конце, – тайной, к которой она стремилась и до которой добралась, сказав это слово, это девятнадцать, как будто открыла замок ключом. Он не хотел, чтобы его ставили перед выбором: исполнить свой долг или превратиться в безжалостного убийцу. Это нечестно: выпихивать на сцену ни в чем не повинных людей – посторонних людей – и заставлять их участвовать в этом спектакле, который для них чужой и непонятный. «Элли, – подумал он, – Элли хотя бы жила в этом мире, пусть в своем, иллюзорном, но все-таки здесь. А этот мальчик… этот проклятый мальчик…»
– Расскажи все, что ты помнишь, – сказал он Джейку.
– Я мало что помню. А то, что помню, это и вправду какая-то ерунда. Полный бред.
– Все равно расскажи.
Мальчик задумался, с чего начать. И думал долго.
– Было одно место… до того, как я здесь оказался. Такой большой дом, где много комнат, а рядом – дворик, откуда видны высоченные здания и вода. А в воде стояла статуя.
– Статуя в воде?
– Да. Такая женщина, в короне и с факелом… и еще, кажется, с книгой.
– Ты что – выдумываешь на ходу?
– Может быть, – безнадежно ответил мальчик. – Там еще были такие штуки, чтобы ездить на них по улицам. Большие и маленькие. Большие – синие с белым. А маленькие – желтые. Желтых было много. Я шел в школу. Вдоль улиц тянулись такие зацементированные дорожки. А еще там были большие окна, чтобы в них смотреть, и статуи в одежде. Статуи продавали одежду. Я понимаю, что это звучит по-дурацки, но те статуи продавали одежду.
Стрелок покачал головой, пристально всматриваясь в лицо мальчика – пытаясь распознать ложь. Но мальчик, похоже, не лгал.
– Я шел в школу, – упрямо повторил мальчишка. – У меня была… – он прикрыл глаза и пошевелил губами, как будто нащупывая слова, – сумка для книг… такая коричневая. И еще – завтрак. И на мне был… – он снова запнулся, мучительно подбирая слово, – галстук.
– Что?
– Я не знаю. – Мальчик безотчетно положил руку на горло. Этот жест всегда ассоциировался у стрелка с повешением. – Не знаю. Все это исчезло. – Он отвел взгляд.
– Можно я тебя усыплю? – спросил стрелок.
– Я не хочу спать.
– Я могу усыпить тебя, чтобы ты вспомнил. Во сне.
Джейк с сомнением спросил:
– А как вы меня усыпите?
– А вот так.
Стрелок вынул из патронташа один патрон и начал вертеть его в пальцах. Его движения были проворными, плавными – как льющееся масло. Патрон как будто перетекал от большого пальца к указательному, от указательного – к среднему, от среднего – к безымянному, от безымянного – к мизинцу. На мгновение исчез из виду, потом появился опять. На долю секунды завис
