мормонов, после чего проникся, преисполнился и вознамерился присоединиться.
Он соблазнился многоженством. Но вскоре выяснилось, что многоженство гинекологам не положено.
Так что он еле вырвался.
Напрасно ему обещали, что в случае мормонства в специальной секретной скале высекут его имя, место работы и год окончания медицинского института.
Кричали об этом вслед.
Символы Бедности
У нас во дворе гуляют Символы Бедности.
Во всем мире Символам Бедности положено рыться в помойном баке.
Они и роются. Товарный знак отрабатывают.
Я не хочу сказать, что все это ерунда. Какая-нибудь бабушка, очень возможно, и вправду ищет хлебушек.
Но только сдается мне, что подавляющее большинство роется в баке, потому что нравится.
Я часто вижу, какие сложные вещи они оттуда тащат. Какие-то радиодетали, схемы с болтающимися проводами, дощечки.
Такое с голодухи-то и не придумаешь взять.
Потом конструируют безумные машины для воздействия на соседей космическими лучами.
В доме напротив как раз живет один человек, который давно жалуется. Он ученый, ночами не спит, книжки читает. Во всем доме, бывает, огни погашены, а у него лампочка горит.
Я с ним однажды познакомился, и он сразу сказал, что КГБ обрабатывает его психическими лучами.
Но это, конечно, не КГБ. КГБ обрабатывает целую страну единым чохом, на черта ему этот ученый.
Это помоечный пенсионер-радиолюбитель что-то изобрел, а в патентном бюро его, как и полагается, послали к чертовой матери.
Так что все гораздо сложнее, чем кажется. Речь идет о философии, образе жизни, внутренней склонности. Парижские клошары, например – это ж отдельная категория существ, гордых и независимых. Один к моей жене, помнится, подошел на Северном вокзале. Очень галантный, настоящий француз. Ногти черненькие, в глазах чертики. Сеточку держит в руке, а в ней – бутылка красного вина и длинная булка торчит. «Мадам не откажется со мною позавтракать?»
Это не Символы Бедности.
Символ Бедности – это я. Полез сегодня в карман, пересчитал мелочь и ужаснулся.
Космическая Одиссея
Лет тридцать назад в нашем дворе стоял пивной ларек.
Покойная бабушка относилась к нему с несоразмерной ненавистью.
«Пить хотят! – цедила она сквозь зубы. – Всех бы на ракету, да в космос!»
Отряд космонавтов не возражал. Космопорт осторожно жужжал сотнями голосов. Многие лежали на своих вещах в ожидании жидкого пайка. Слепые и хромые космические барды-бродяги били по гуслям, выкрикивая бессвязные космические междометия.
И вдруг ларек пропал.
Он стартовал ночью, и взял на борт всех: двор опустел. Все произошло едва ли не в точности, как в романе Житинского «Потерянный Дом».
