показаться со стороны, возбужденно-сосредоточенно сверкал очками и плавно перемещался, отбирая необходимые с его точки зрения предметы. В итоге он сложил на столе кучу всякой всячины. В нее попали: нож складной, нож столовый, нож хлебный, бельевая веревка, компас, паек сухой, паек жидкий, фонарик, карманное издание Библии, ножницы, колода карт, пять штук презервативов, Атлас Мира, йод и лейкопластырь. Мартемьянов с вопросительной надеждой ткнул пальцем в презервативы.
– Как-никак в неведомое отправляемся, – туманно пояснил запасливый Горобиц.
Здор – единственный, кто хотя бы поверхностно представлял себе объект изучения, – испытывал легкий шок. Все равно как если бы человек, переживший настоящий голод, слушал разглагольствования двух гурманов, томящихся в ожидании званого ужина. Он припомнил пустырь, чернильное небо, недосягаемые огни далеких фонарей, высоковольтную линию, темное пятно жуткого дома и ветер, не встречающий преград. Но все эти детали отступали перед лицом неизвестной напасти, что заявляла о себе токами пресного до тошноты, всерастворяющего ужаса. Однако сила эта проявлялась не каждый раз, и только поэтому, надеясь на свою счастливую звезду, Здор воздержался от категорического отказа. Вместо этого он спросил у Горобица, на кой шут тот берет с собой Атлас Мира. Горобиц изрек какую-то невозможную мысль о пространственных дырах.
– Ты хоть знаешь, о чем говоришь? – осведомился Здор с ноткой презрения и сию секунду пожалел, так как Горобиц немного подумал… вдруг чуть живое разумное его начало отпустило вожжи, и хлынуло что-то маловразумительное про номинализм, семантику и вещи в себе. Здор, тайно рассчитывая, что тем все и кончится, не перечил, но Мартемьянов мигом распознал угрозу и принудил Горобица замолчать. Сообщая событиям ускорение, он оделся первым и выжидающе окаменел на пороге, являя своим видом призыв, укор, напоминание и несгибаемость одновременно. Здор нехотя натянул полушубок. Горобица, покуда он облачался, снова прорвало, и, когда они уже шли по улице, он тащился сзади, ведя оживленную дискуссию с кем-то невидимым. До его спутников долетали психологические и психиатрические термины с параллельными местами из Откровения Иоанна Богослова.
Между тем вокруг царствовала совершенная ночь. Ветра не гуляли, снег подозрительно сверкал, освещенный луной и редкими фонарями, словно сцена юпитерами и софитами. В черном небе ритмично мигали неопознанные красные точки. Безупречные сугробы наводили на мысли о затаившихся снежных барсах и тиграх. Луна искушала четким до полной реальности рельефом, а рядом с ней висела не то звезда, не то комета, не то обычная иллюзия.
Искомый дом они увидели издалека. Им тут же пришло в голову, что по замыслу зодчих решительно все – как архитектура, так и окрестности – должно было отбивать у случайных прохожих желание подойти поближе. Конечно, идиотам правила не писаны, и в разведчиках зрела уверенность, что такими идиотами являются именно они. Но повернуть
