не отличалась; разница с обычными состояла скорее в качестве мебели и уровне сервиса, входившего в цену лечения. Широкая полутораспальная кровать занимала большую часть помещения, почти все оставшееся пространство делили между собой письменный стол со стулом и глубокое кресло с торшером. Еще утром, когда Инга беседовала с пациентом последний раз, все сияло чистотой и радовало глаз безупречным порядком. Но сейчас стены у кровати представляли собой страшное зрелище: в нескольких местах глубокие царапины из четырех параллельных полос, россыпь кровавых брызг, алые отпечатки ладоней. Однако то, как выглядел лежащий на спине пациент, заставило Ингу вздрогнуть и покачнуться.
У Буковского не было лица. Содранные лоскуты плоти свисали, обнажая белые кости черепа, разорванные щеки демонстрировали ровные ряды зубов, выдавленные глаза сползли на виски, а пустые глазницы зияли темно-бардовыми дырами. Горло было разорвано в клочья, трубки трахей и артерий влажно поблескивали в ярком свете потолочной лампы. В широкой ране на горле застыли кисти рук, окровавленных по самые локти. Некогда белое постельное белье стало темно-красным, а гарнитура электроэнцефалографа плавала в луже крови на полу.
– Инга Юрьевна, я предупреждал… – послышалось тихое из-за спины.
Инга, не отрывая глаз от жуткого зрелища, хрипло произнесла:
– Дима, напомни-ка, во сколько Алена обнаружила… это?
– Минут за пятнадцать-двадцать до того, как я вам позвонил.
– Смерть наступила во сне?
– Да, он заснул как обычно, примерно в одиннадцать. Мы запустили процесс полисомнографии точно по инструкции.
– Камера видеонаблюдения?
– Работала в штатном режиме.
Инга наконец отвернулась от истерзанного трупа. Хотелось поскорее покинуть зловонное помещение, да и пора – в окне показались красно-синие проблески полицейских маячков.
– Ступай в операторскую, – обратилась она к лаборанту, – и сделай копии всех обследований Буковского в нашей лаборатории. Данные с ЭЭГ и другие замеры сбрось на флешку вместе с записью камеры наблюдения. Подготовь две копии – одну для полиции, другую мне.
Мирошниченко молча кивал, запоминая распоряжения, а при последнем взглянул на доктора вопросительно, в голубых глазах промелькнуло недоумение.
– Случай неординарный, – пояснила она, – а исход – тем более. Хотела бы изучить материалы повнимательнее дома на досуге.
– Конечно, Инга Юрьевна, сейчас все сделаю.
Лаборант умчался в операторскую, а Инга вышла из палаты и плотно притворила за собой дверь. Немедленно проверила обувь, но следов крови на подошвах не обнаружила.
В коридоре она сделала несколько глубоких вдохов, прочищая загаженные смрадом легкие. Ужасная картина по-прежнему стояла перед внутренним взором, словно намертво отпечатавшись на сетчатке
