воздухе беспокойство вновь овладело им. «Ежели с полковником Чернышёвым, не приведи Господь, что-нибудь случилось, я погиб, мне никто не поверит. Способник неприятеля, денежный вор, взявшийся вновь за старое! Моё спасение в нём одном», – сбивчиво размышлял Овчаров, пока ноги его не привели к подводе, охраняемой двумя польскими уланами, откомандированными Сокольницким.
Растолкав спящего гравёра, Павел отдал ему принесённые припасы.
– Ты уж не взыщи, лакеи так скоро делали перемены, что я не смог ухватить для тебя что-нибудь посущественнее, окромя десерта и вот этого задохлика цыплёнка! – оправдывался он.
Впрочем, Пахом и не помышлял обижаться, уписывая за обе щёки императорское лакомство. Приставленные к ним поляки, учуяв еду, громко переругивались, кляня припоздавшую смену. Их желудки отчаянно урчали, требуя провианта, а тела ломило от жары и усталости. Лёгкий ветерок, лениво теребивший флюгера на их пиках, не приносил облегчения. Сегодняшний смотр, а до него нескончаемые марши и переходы основательно утомили их.
Пока Павла снедали сомнения, Александр Иванович Чернышёв благополучно добрался до Петербурга и был ласково встречен императором Александром в Летнем дворце на Каменном острове. Издали дворец походил на обычную петербургскую дачу. Вытащенные из оранжерей кадки с цветами и растениями заполонили узкую лестницу, связывавшую балкон с парадным крыльцом; обширный сад спускался к воде и не имел изгороди, лишь полосатая будка с караульным указывала, что здесь проживает некое официальное лицо. Впрочем, катавшаяся на лодках праздная публика могла беспрепятственно наблюдать гулявшего по саду государя, поэтому кто в действительности обитает на охраняемой «даче», не составляло тайны. Александр знал об оставлении Смоленска из доставленного курьером послания Барклая и теперь желал слышать подробности.
– В каком положении ты нашёл город? – первым делом поинтересовался царь.
– В преддверии больших и, увы, скорбных перемен, ваше величество. Эвакуация Смоленска шла полным ходом, когда я его оставлял. Правда, после соединения армий Барклая и Багратиона забрезжил луч надежды, и вывоз государственных архивов, кажется, на время остановили, но со всей определённостью не могу судить об том, как и о ходе самой обороны, поелику не являлся свидетелем происшедшего. Я выбрался из Смоленска в ночь на четвёртое, за считанные часы до штурма. Полагаю, взятых мер к обороне города оказалось недовольно, чтоб…
– Идя навстречу чаяниям дворянства, особливо московского, я заменил Барклая16 и назначил главнокомандующим всеми армиями Кутузова, – мягко прервал его Александр, показывая тем самым, что иные заботы ныне овладевают им. – Провожаемый толпою зевак, запрудивших Гагаринскую набережную перед самым его домом, на третий день, то было воскресенье, он изволил отбыть к армии, – саркастически хмыкнул, сощурив близорукие глаза, царь. – Уповаю на провидение, что оно остановит нашествие.
Александр высоко ценил и неизменно уважал Михаила Богдановича и не брал в расчёт возводимую на него придворными и генералитетом клевету. Его заслуги в реформировании армии накануне войны и организации военной разведки трудно переоценить. Назначение «харизматичного» Кутузова было компромиссом, на который в роковую минуту был вынужден пойти царь. Барклай де Толли был скромным остзейским дворянином с шотландскими корнями, иностранцем без связей и родства, выскочкой в глазах русского общества. В отличие от Кутузова, он не был ни плетущим интриги царедворцем, ни искушённым дипломатом, ни светским человеком. Его холодная педантичность, ревностное усердие в службе и исключительное чувство долга раздражали высшую аристократию и дворянство, тогда как натура Кутузова, природного русского барина, сибаритствующего эстета и бонвивана, прихотливого чревоугодника и сластолюбца – словом, человека с родными и милыми русскому сердцу чертами, – воспринималась куда благосклонней. Барклай был где-то схож с Аракчеевым, дельным, неутомимым администратором и создателем новой русской артиллерии. Кстати, дефиниция «временщик», допущенная далее автором по отношению к Аракчееву, не несёт отрицательного смысла, а лишь указывает на преходящесть власти.
