это, – наморщил и без того мятую физиономию Рогозин. – Хозяин их забрал… Ну, Поплавскую с дочкой. В смысле, медведь их осенью в тайгу утащил. Лето плохое вышло, неурожайное – ни грибов тебе, ни ягод. А мишке чем-то жир добирать на зиму надо. Ну, он их и того… схарчил, видать! Говорили люди Поплавской этой: не суйся в тайгу в одиночку. Так нет, она сунулась, да ещё и с ребёнком. Видать, по ягоды пошла. Вот и сходила.
Нелогичность рассказа удивила. Андрей поднял взгляд на своего заместителя:
– Постойте. Какие, к чертям, грибы-ягоды, если лето неурожайное?
– А я почём знаю? Говорю же, незнайки городские! Чего с них взять? – пожал узкими плечами младший лейтенант.
Его потёртые погоны на засаленном, видавшем виды кителе встопорщились, встали домиком, словно крылья сердитого воробья.
– Дознание хоть провели? – не унимался Сташевич.
– Ну провели. Как без этого, – вздохнул Рогозин.
– И где материалы? Папка с дознанием где? – капитан начал раздражаться на этого увальня.
– Так у начальника лагеря! У Ивана Петровича Бабра. Товарищ майор лично дознавался, у него и папка, – сорвался, перейдя на визг, младший лейтенант с лицом пьющего старика.
– Что с вами, Алексей Иванович? – истерику подчиненного следовало прекратить, и Сташевич это сделал ледяным, нарочито спокойным тоном. – Вы так странно реагируете, будто вину за собой чувствуете.
– Простите, товарищ капитан. Нервы, – буркнул Рогозин.
Пряча глаза, он трясущимися пальцами стал перекладывать на столе тонкие папки с личными делами военнопленных.
«Ага, нервы. Разумеется», – не без сочувствия к этому незадачливому пьянице вздохнул про себя Сташевич. От Рогозина с утра разило, как от винной бочки.
Младшему лейтенанту сострадал Андрей неспроста. Из личного дела и, главное, из рассказов майора Бабра вытекало, что Алексей Иванович Рогозин – свой брат, фронтовик. Как и Сташевич, прошёл мужик всю войну разведчиком. С самого начала, от рядового солдата до офицерского звания дослужился. Четырежды был ранен, тяжело контужен. Домой вернулся к семье. А там! Как в жалостливой народной песне, которую безногие инвалиды войны по вокзалам стонут:
Я был батальонный разведчик,
А он писаришка штабной!
Сорвался тогда Алексей Иванович Рогозин, кавалер двух орденов Славы. В приступе гнева жену-изменницу помял и полюбовника едва не убил. Дело как-то замяли. Но Рогозин всё не унимался – пил, дебоширил. Друзья его с трудом урезонили, отправили на должность малую сюда, в Бирюслаг. Подальше от начальственных глаз, как говорится. На новом месте младший лейтенант вроде в руки себя взял. Долго держался, но вскоре запил опять. Причём в точности после того, как Елена Поплавская и её дочь в тайге сгинули…
