«старики». Мол, смотрите, ребята молодцы, но до нас им еще расти и расти! Довольно противно, согласитесь. Интересно, скольким талантливым парням (а может быть, и девушкам) отказали в допуске к турниру городских певцов за все эти годы? Скольким так и не предоставили шанса? И сколько из них и по сей день прозябает в нищете? А сколько умерло непростительно рано, не дотянув и до тридцати? И мир о них нипочем не узнает… Что ж, хотя бы историю моего друга прослушают целых два человека. А вдобавок в память о нем сохранились его рукописи. Да-да, уроки грамоты не пропали зря! Нанимая репетитора, я на то и рассчитывал. Держать тексты прекрасных песен в голове слишком уж ненадежно. А вдруг что-нибудь с тобой случится? Они ведь исчезнут бесследно, и наша, не побоюсь высокопарных слов, культура, потеряв их навсегда, определенно не станет богаче. Посему, каждый раз посещая Город, я непременно забегал проведать друга-Музыканта в его бедной и крайне аскетично обустроенной комнатке в доме на Нижней улице и приносил с собой подарок в виде набора новеньких гусиных перьев да мной же по особым рецептам изготовленных бумаги и чернил. Подобным способом мне хотелось слегка исправить допущенную в отношении одаренного человека несправедливость: коль скоро у певца мало слушателей, то почему бы не попробовать расширить круг его поклонников с помощью привлечения читателей? Поэзия – тоже искусство. И стихи, написанные моим другом, сами по себе – даже в отрыве от музыки – являлись ценностью.
Узнав же о его внезапной смерти, я перенес сильнейшее потрясение. Казалось бы, мне не впервой терять близких, но с каждым последующим разом проще не становится, тем паче Музыкант был так молод. Ему едва исполнилось двадцать. Он банально не успел реализовать и крохотной доли заложенного в нем потенциала. Упущенные возможности, перечеркнутые надежды – предельно несправедливо и обидно. Подлинная людская трагедия. Малость очухавшись, я вспомнил про записанные на бумаге стихи – последний отголосок жизни моего друга. Домоправитель, сдававший Музыканту комнату, великодушно (то есть всего за пару серебряных монет) позволил мне в ней хорошенько осмотреться. С момента смерти не минуло и недели, и, пускай тело уже поспешили предать земле, обстановка внутри помещения оставалась прежней, словно пребывая в ожидании возвращения постояльца с минуты на минуту. Одноместная жесткая кровать, старый секретер, табурет с подогнутой ножкой и шкаф со скрипучими дверцами не обнаруживали признаков запустения, да и с чего бы? Больно уж стремительно все случилось. К моему облегчению, повсюду вразнобой валялись исписанные с обеих сторон убористым почерком листы. Собрав их и приведя в порядок, я понял, что мой друг, помимо стихов, переносил на бумагу впечатления о текущих событиях из собственной жизни. В итоге получилось некое подобие дневника. Эти заметки у меня с собой – я ношу их в торбе. Сейчас достану…
