искаженном виде, – пишет в своих воспоминаниях Августа Миклашевская. —
Есенина куда вознес аэроплан?
В Афины древние, к развалинам Дункан…
…Сергей же день ото дня мрачнеет. Надоели уже подколки да полунамеки, что, мол, он с Дункан друг другу не пара и на самом деле русский поэт элементарно продался богатой заграничной тетке.
Желая доказать, что Айседора – гений и чудо подлинное, Есенин, ежедневно, реквизирует у Шнейдера кучу билетов на спектакли Дункан и водит на них друзей. Пусть своими глазами увидят, какая она! На всех спектаклях он рукоплещет ей громче и дольше остальных, а потом ведет всю честную компанию в гости. Там Айседора снова танцует для «избранного общества», делая импровизации. Ну и, как водится, стол и вино…
Мариенгофа же даже в святая святых, в спальню провел, пусть видит, как живется ему с любимой женщиной, порадуется счастью. А потом поставил на патефон первую попавшуюся пластинку «Танцуй, Изадора».
– Дункан надевает есенинские кепи и пиджак. Музыка чувственная, незнакомая, беспокоящая… Страшный и прекрасный танец, – рассказывает в своем романе А. Мариенгоф. – Узкое и розовое тело шарфа извивается в ее руках. Она ломает ему хребет, судорожными пальцами сдавливает горло. Беспомощно и трагически свисает круглая шелковая голова ткани.
Вечерами, когда собирались гости, Есенина обычно просили читать стихи, – продолжает рассказ о вечерах в доме Дункан ее верный секретарь Илья Шнейдер. – Читал он охотно и чаще всего «Исповедь хулигана» и монолог Хлопуши из поэмы «Пугачев», над которой в то время работал. В интимном кругу читал он негромко, хрипловатым голосом, иногда переходившим в шепот, очень внятный; иногда в его голосе звучала медь. Букву «г» Есенин выговаривал мягко, как «х». Как бы задумавшись и вглядываясь в какие-то одному ему видные рязанские дали, он почти шептал строфу из «Исповеди»:
Бедные, бедные крестьяне!
Вы, наверно, стали некрасивыми,
Так же боитесь Бога…
«И болотных недр…» – заканчивал он таинственным шепотом, произнося «о» с какой-то особенной напевностью. Со сцены он, наоборот, читал громко, чуть-чуть «окая». В монологе Хлопуши поднимался до трагического пафоса, а заключительные слова поэмы читал на совсем замирающих тонах, голосом, сжатым горловыми спазмами:
Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…
Я все такой же.
Сердцем я все такой же.
Как васильки во ржи, цветут в лице глаза.
Стеля стихов злаченые рогожи,
Мне хочется вам нежное сказать. Спокойной ночи!
Всем вам спокойной ночи!
Глава 5. Общий язык
Возможно, выучи Айседора русский или овладей Сергей английским, французским или немецким – Дункан говорила на всех этих языках, – сейчас мы бы имели в руках образцы нежной, страстной, часто доходящей до неприличия в своей откровенности переписки этих двух невероятно талантливых, отчаянно смелых людей,
