сопровождался активизацией дипломатии и внешнеэкономической деятельности на незападном направлении, тем более что Азию президент России объявил приоритетом на весь XXI век еще до взрыва на Украине. Однако ментальной переориентации с Запада на Восток так и не случилось, тем более не произошло прорыва в сторону какого-то лидерства в незападном сообществе. В этом отношении показательна та самая Валдайская речь, в которой мир за пределами Америки просто отсутствует, весь пафос обращен к ней.
Один из наиболее часто употребляемых афоризмов о российской внешней политике принадлежит канцлеру Российской империи Александру Горчакову и относится к периоду после Крымской войны: «Россия не сердится, Россия сосредотачивается». Так, кстати, называлась и одна из предвыборных статей Владимира Путина в 2012 году.
Первая часть высказывания сегодня неприменима. Россия очень сердита на Запад. Его триумфализм после холодной войны завел в международный тупик не только себя самого, но и весь мир, ситуация в разных его частях все чаще напоминает шахматный цугцванг. А вот со второй частью можно согласиться. Россия действительно пытается сосредоточиться, замкнувшись в себе, чтобы понять, какая она сейчас и главное – какой хочет быть в будущем. Понимания пока нет, все силы фактически ушли на замыкание с параллельным ведением арьергардных боев.
Если согласиться с тем, что Россия занималась не экспансией, а отгораживанием, то результаты отвечают ожиданиям. Запад помог. Россия дальше от западной системы, чем когда-либо, минимум, за 20 лет. Прежняя модель «стратегического партнерства», основанная на встроенном неравноправии (Россия – подмастерье) и взаимном лицемерии, невосстановима, как бы ни развивались события на Украине. Экономические возможности, с ней связанные, закончились, какие появились взамен – еще только предстоит понять. Начинать придется не с чистого листа, а с изрядно исписанного – в неблагоприятных условиях давления с Запада и выжидательного интереса с Востока – что, мол, русские предложат теперь, когда их припекло? В активе – население, мотивированное первым за многие годы приращением территории, а не ее потерей, и по-прежнему довольно невнятный и спотыкающийся по всему миру Запад.
Но ответа на вопрос, стоявший в начале этого бурного года, – какой хочет быть Россия и какая модель развития приведет ее к успеху, по-прежнему нет. И ближе к нему мы, пожалуй, не стали. Сосредоточенная империя, повернутая прежде всего в себя, – это опять промежуточное состояние.
Эпоха, когда Россия более или менее явно подчеркивала свое отличие от Советского Союза и пыталась выстроить качественно иные отношения с его противниками, закончена. Советский ренессанс невозможен, однако Россия больше не противопоставляет себя советскому периоду, отказываясь от той модели самоидентификации, которая появилась после распада СССР. Это парадоксально, ведь все руководители современной России стали таковыми только благодаря
