отвратительно грязна. Где она только могла найти такую грязь зимой, когда всюду снег? Наверное, в каком-нибудь подвале, у трубы отопления, где, похоже, она и живет. Запах перегара, мастурбации и чьей-то чужой спермы – чрезвычайно вонючий и вполне мне ясный из долгого и противного мужского опыта коктейль – наполнил мой дом до самого потолка. Я вспомнил, что где-то в столе у меня валяется пачка презервативов, и тут же удивился своей мысли: что может заставить эту юную леди отдаться жирному старику?
Как что? – тут же зазвучал внутри меня звонкий юношеский голос, принадлежащий тому молодому человеку, которым я был тридцать лет назад и которым, впрочем, остался. – Как это – что? А там же, в столе, рядом с пачкой гандонов – что там лежит? Правильно. Пачка стодолларовых купюр, которые тебе позавчера отдал арендатор. Одной сотни ей будет достаточно, пусть возьмет себе наркоты. А если нет, сунешь ей две…
– Две будет слишком много, – сказал я, по-видимому, вслух, потому что девушка недоуменно подняла на меня голову.
Она сняла куртку и стояла передо мной по пояс голая, похоже, даже не замечая того.
Что это было за создание? Да, милая девочка, ничего не скажешь, лет шестнадцать-семнадцать, законченная наркоманка, дыры на сгибах локтей, фиолетовые круги под глазами, болезненная худоба… Жить ей, наверное, оставалось лет пять.
Образ, значительно усовершенствованный мною в тексте рассказа. Да и говорил этот образ на своем умопомрачительном языке:
– Чумаешь, дед? Я прикосила чуть… Ты уж меня постюби!
В общем-то, вполне понятно. Я отвечал, также используя молодежную феню, поскольку не так давно специально изучал ее для одного своего произведения.
– Ты затырки свои оскреби, чува! Пушиську тебе дам и гни на водолей.
Она даже не обратила внимания на мою мову, будто так и надо, что дед ее знает. Я понял: отравлена она гораздо серьезнее, чем показалось вначале.
Я распахнул дверь ванной и вытащил из шкафа чистую пушиську, то бишь – полотенце.
– Прям сразу и на водолей, – сказала она с каким-то странным кокетством в голосе. – А склянку нальешь?
– До и ли после? – спросил я.
Девушка захихикала.
– После чего?
Все эти слова сильно меня взволновали: я понятия не имел, что творится в ее голове и за кого она меня принимает, но было совершенно ясно, что девушка ведет себя так, будто собирается после ванны лечь со мной в постель.
Я метнулся на кухню, схватил бутылку, где было три четверти литра хорошего виски, два граненых стакана и вернулся в коридор. Проклятая тварь стояла в проеме ванной совершенно голая, только болтался на левой ступне один грязно-белый носок.
Я налил ей полный стакан и протянул. Лолита, ити твою мать.
– Играй своё! – требовательно воскликнула она.
У девчонки был впалый, серый живот. Ниже пупка, в свалянных волосах творилось что-то невообразимое, туда
