«А для чего эти штуки?» На вешалке были прикреплены две полицейские дубинки – одна, окрашенная в розовый цвет, с надписью «ЕЕ», другая, более длинная, белого цвета – с надписью «ЕГО». Карл улыбнулся в ответ: «Ты правильно угадала. Только я никому не даю ими пользоваться, пока не возьму себе дубинку побольше».
«О», – сказала Клаудия, заинтригованная и немного шокированная.
Потом Лаура прощебетала своим веселым голосочком: «А что это?» Она указывала на абстрактную стальную композицию на стене. Мне всегда казалось, что это очертание колышущегося дерева. Но мне хотелось отвлечь внимание от Карла и его офиса, поэтому я прервал его, пока он не начал рассказывать историю о композиции. «Это его дедушка». Все нервно засмеялись, не зная, почему это смешно, и смешно ли вообще. Я добавил: «И если вам это кажется странным, то посмотрели бы вы на его бабушку!»
На этот раз они по-настоящему расхохотались, и миссис Брайс оторвалась от телефона, чтобы посмотреть, что всех так развеселило. Когда люди нервничают, то практически любая шутка срабатывает. Я улыбнулся Карлу: «Прошу прощения. Я прервал вашу историю».
Карл смущенно ухмыльнулся: «Он ждет не дождется в сотый раз услышать мой рассказ». Я пожал плечами, и Карл начал: «Ну, когда я купил эту композицию, у моих клиентов она вызывала много разных ассоциаций. Каждый видел в ней что-то свое. Но однажды кто-то спросил меня, что я думаю насчет этого. И неожиданно в моей голове возникла безумная мысль: «Это склеенные вместе кости моего дедушки». И я сразу понял, откуда эта мысль. Дело в том, что я мягкий человек, и мой отец был таким же. Ау моего деда был такой твердый характер, что когда у него на большом пальце ноги развилась гангрена, он просто взял перочинный нож и отрезал палец. И не нужен ему был никакой чертов доктор! Итак, я понял, что купил эту композицию потому, что старался получить немного той твердости, которая была у моего дедушки».
Хотя мы все еще ждали Дона, терапия, по сути дела, уже началась. Мы были вовлечены в незаметный, часто предсказуемый и очень важный спор с семьей о том, кто должен присутствовать на встречах. Мы с Карлом показали, что наши взаимоотношения предполагают взаимную симпатию, умение сотрудничать и настойчивое требование оставаться самим собой. Я совершенно не собирался выступать в роли ассистента, благоговеющего перед старшим. И что, наверное, наиболее важно, Карл интуитивно показал семье модель терапевтического процесса. На примере своего жизненного опыта он говорил: «Важно искать собственное неосознанное решение».
Тем временем борьба по поводу возможности проведения «официальной» психотерапевтической сессии становилась все более серьезной. В школе, где проходил урок рисования, Дона не было. Обеспокоенная мать с непреклонной настойчивостью произнесла: «Почему мы не можем провести встречу сейчас, а вместе с Доном – уже в следующий раз?»
Теперь была моя очередь. «Я согласен с Карлом. Я думаю, что это было бы ошибкой. То, о чем мы сейчас говорим, предполагает изменение семьи как целого. И начинать этот процесс в отсутствии одной пятой части семьи
