да роскошью проказ. Просто о том, как старшеклассники ходят в школу эпохи самодержавного гнета. Учитывая первопроходчество «Сибирского цирюльника», есть смысл говорить о становлении школярско-юнкерского жанра. Вощеные полы, гусарство-дружество, тяжесть кубков золотых, домашний театр в буклях и мушках, непременно нелепая, но яростная дуэль с яростным же замирением, бурбонство дирекции и расположение пьющих дядек – богато русское просвещение нюансами, ан единая колея налицо. И как в старославянском кино всегда найдется место для А. Балуева, так и дворянским хроникам, тем паче производства СТС, не обойтись без Ф. Бондарчука.
Как водится, большинство персонажей имеют вполне щедринскую рыбью наружность: ёрш Баширов, лещ Черневич, окунь Лыков, скат Гармаш. Плюс шесть пучеглазых карасей-головастиков, четверых из которых – Пущина, Дельвига, Данзаса и Кюхлю – в русскую память втащил пятый, а шестой Горчаков вошел и сам будущим канцлером, отцом российской дипломатии, о былом соученичестве коего с солнцем русской словесности ведомо лишь библиофилам. Тося, Кюхля, Обезьяна, Франт, Медведь, Жанно пробуют горькую, жучат фискалов, козыряют в стишках бокалами пребольшими и бочками сороковыми, ловят юных дев и царскосельского маньяка.
Ученый педант П. В. Фаворов в комментарии «Афиши» занятно связал интригу с двумя классическими стандартами английской словесности – сюжетами о Джеке-потрошителе и о закрытых школах для мальчиков. Дерзну оспорить почтенного книжника с позиций обществоведа: корни авантюрной драмы представляются гораздо ближе – в охватившей все пионерлагеря Подмосковья 80-х гг. ХХ века истории охоты на маньяка Фишера, промышлявшего свежеванием беспечных пионеров. Поучаствовав в событиях как в роли пионера-80, так и в чине вожатого-87 (органы наши и в те годы не отличались расторопностью), свидетельствую: будучи перманентным кошмаром вожатских бдений, маньяк служил сверхвоодушевляющим сюжетом пионерских спален, где замышлялись самые прелюбопытные способы поимки нехристя. Конечно, запасанием веревок, мешков и капканов баловались преимущественно октябрята, но и среди старших гулял сладкий холодок сопричастности черному ужасу на крыльях теплой ночи.
Нанизав часы ученичества, добрую память о первых чарках, виршах, шашнях и контрах на всамделишную интригу человекоубийства в унылых парках государевой резиденции, сценарист Миропольский и режиссер Пуустусмаа уцепили за хвост синюю птицу народного интереса. Как известно, в век увядшего логоса и торжествующей картинки именно низкие жанры управляют историей, а Акунин весомее Карамзина; одна лишь заповедь «Не завирайся» тусклым златом проступает на штандартах костюмного кино.
Конечно, прямые аналогии с теперешним продвинутым юношеством покажутся уместными лишь поверхностному глазу. Ранний XIX век, не чета нынешнему, был всецело заточен на краткую зрелость. Тинейджеры Дельвиг, Пущин, Кюхельбекер никак не могли быть ровней нынешнему племени, до срока приобщаясь не только к винопитию и блуду, но и сугубо отеческому чтению, знанию, образу мысли и выбору поприща. Жили в ту пору коротко, торопились, девальвированного малолетства конфузились,
