точно, – вздохнул я. – Ещё не хватало, чтобы они встретили меня в этом злачном месте, а тем более с вами – в таком безобразном виде. Эй, вы куда? Сядьте на пассажирское, я сам поведу.
Олег скорчил рожу в ответ и, щелкнув брелком сигнализации, кинул мне ключи. Проходя к машине, он поравнялся с «бугатти», качнулся, остановился. Открыл правую дверь и, садясь внутрь, зачем-то провёл ребром ладони по горлу.
Надеюсь, этот жест означал, что он никогда больше не будет пить.
На густой хвойный лес за окном опускаются сумерки. Могущественные горы вдалеке затянуты синевато-сизой дымкой. Воздух тут сегодня солёный, как на море. Отчётливо чувствую на языке его вкус, даже через маску. Соль щекочет нос и щиплет сухие потрескавшиеся губы.
Зачем я снова здесь? Какая неведомая сила манит меня сюда?..
Есть в этом зеркале что-то такое таинственное, что-то настолько притягательное, что я не могу сопротивляться. Возвращаясь к нему, я словно попадаю к себе домой. В место, где комфортно и легко, как в детстве. В место, где я в безопасности. Даже не хочется слушать внутренний голос, который подсказывает мне, что это ловушка…
Становится прохладнее. За настежь раскрытыми окнами стрекочут, встречая скорый приход ночи, сверчки. То тут, то там потрескивают птицы. Ветер шумит, будто морской прибой. Пахнет влажной хвоей и какими-то цветами.
Моё отражение стоит в сумраке, опустив голову. Наблюдает за мной искоса, как и я. Сейчас мы едва можем друг друга разглядеть – стало уже довольно темно, да и солнечные очки мешают.
Делаю ещё один шаг навстречу ему. Подхожу почти вплотную. Второй Каспер сегодня какой-то грустный – ничего не говорит и даже не рисует. Только спускает свою оправу на нос и смотрит на меня поверх тёмных стёкол. Я повторяю за ним его жест – просто чтобы убедиться, что глаза у меня такие же как всегда, светло-серые. Однако нет. Мне не показалось, и дело не в сумерках, бросивших тёмную тень на наши лица. Глаза моего двойника иссиня-чёрные – словно два уголька, а зрачки отблёскивают красными искрами в сгущающемся мраке.
Откидываю очки в сторону, и он с заметным облегчением делает то же самое. Тишину нарушает треск двух сломанных о дубовый пол оправ. И всё-таки какой же он бледный! Сейчас, на фоне ярко-чёрных глаз, его кожа кажется не просто тусклой, а белой, как снег. Словно передо мной живой мертвец. Лицо спокойно и невозмутимо, мышцы полностью расслаблены, но по бесцветным щекам скользят слёзы.
Повинуясь внезапному порыву, я дотрагиваюсь до стекла и стираю с его скулы одну из слезинок – холодную как лёд. Его рука с массивными перстнями на большом и безымянном пальце тоже тянется к моему лицу, но я делаю шаг назад. Артистичная кисть замирает в воздухе, блестят в сумерках обрамлённые в золото камни – красный и чёрный. Снова опуская голову, он нарушает тишину:
– Они сломали её.
Кажется, я понимаю, о ком он говорит, и в груди у меня что-то обрывается.
– Они убили её прежнюю, – нагнетает мой двойник. – Она теперь другая. Ты ещё не знаешь…
