он спустился в подполье, и скоро на столе стояли солёные грузди, мочёная клюква с костяникой, квашеная капуста, а в конце и мочённый с яблоками арбуз образовался. Маланья скоренько поставила сковороду на стол, Захар нарезал ломтями хлеб от большого каравая, и заутрак был готов. Чета снова встала перед кивотом, и каждый начал истово креститься с земными поклонами. Потом Захар сказал:
– Благослови, Господи, стол наш, и чад наших, и нас, рабов твоих.
А Маланья продолжила:
– Дай нам, Боже, и всегда тако, пусть никогда стол наш не будет хуже этого.
Степенно сели, и чета начала снедовать.
Только успели ложки деревянные облизнуть после постного кушанья, как полати под потолком хоромины ожили, с них начали доноситься возня и приглушённый смех. А потом на пол все пятеро мальчиков думновских посыпались с полатей, яко горох из худой торбы. Хоромина сразу наполнилась гомоном детских голосов; не прошло и минуты, а уж вся детская орава заняла места за столом, но Захар грозно цыкнул на своих чад:
– Этта што ишшо такое! Лба не перекрестили, рожу не умыли и сразу за стол? А я вот чичас вожжи принесу да дам кажному по мякишке-то. А ну, быстро «Отче наш» читать, да степенно, чтоб бесов не тешить торопкостью! Вот я чичас до трёх дошшитаю, и кто не успеет к кивоту – не обижайтесь! Единожды… дважды…
До трёх Захару довелось досчитать только в первый раз, лет пять назад. Запомнили тогда старшие, что такое вожжи, а малые, глядючи на старших, и не пытались дожидаться. В это время и две дочки-близняшки думновские вышли из горницы, где ночевали с маменькой. Увидев своих дочек, Захар как-то сразу обмяк лицом и молвил:
– А-а-а, красны девицы, выспались, ну крестите лбишки, да за стол. А то заутрак стынет.
Однако девушки встали рядком с мальчиками и с ними стали читать молитвы.
– Ну, навёл я справу в дому, а таперича и на службу можно, там тоже порядок нужон. – Сказав эти слова, Захар накинул на плечи шубу, на голову – треух куний да и вышел к воротам своего двора. Уже у самых ворот его догнал средний по годам сынишка. Он бежал и кричал от самых дверей:
– Тятя! Тятя, ить ты свою палку забыл в дому.
Захар взял у подбежавшего мальца трость, потрепал его по вихрам и молвил:
– Ну молодец, Николка, потрафил отцу, а теперь беги в жило, ещё оченно студёно на улке без шапки-то шастать.
С этими словами Захар ступил за калитку своего двора и степенно пошёл на службу – а служба у него была не простая. У самого царя Алексея Михайловича, в миру – Тишайшего, служил думным дьяком Захар Иванович. Будешь тут степенно ходить, а как же иначе.
Это только прозвание такое было – «думный дьяк», якобы он за думными боярами всё записывать должон. Когда-то так и было, но его природная смётка и хорошая грамота вывели Захара Ивановича из разряда простых приказных. Его приблизил к себе сам Тишайший, и только за ним да его собеседниками записывать Захар таперича был
