же это? – усмехнулся синьор Морелло. – Может, сказки рассказывать?
– Почему бы и нет? – подхватил мессер Федерико. – Но каждый возраст, как вы знаете, приносит с собой свои мысли, какие-то характерные добродетели и какие-то характерные пороки. Ибо старики обычно более осмотрительны, сдержанны, дальновидны, чем молодые, но в то же время и более болтливы, скупы, капризны, боязливы; дома они то и дело кричат, резки с детьми, хотят, чтобы каждый делал все по их нраву. Напротив, молодые смелы, щедры, искренни, – но и скоры на драку, переменчивы, моментально переходя от любви к ненависти, послушны только своим прихотям и враждебны тем, кто напоминает им о добром пути. Но из всех возрастов самый умеренный – это возраст зрелости, когда человек уже оставил позади дурные стороны юности, но не достиг еще тех, какие приносит с собой старость.
Стало быть, нужно, чтобы юноши и старики, стоящие как бы на разных концах, умели с помощью разума исправлять пороки, свойственные им от природы. И старикам надо беречься от того, чтобы слишком хвалить себя, и от других уже названных пороков, свойственных их возрасту, извлекая пользу из той осмотрительности, того знания жизни, что приобретены долгим опытом, и быть как бы оракулами для каждого, кто приходит к ним за советом, доброжелательно и к месту высказывая открытое им и сочетая со степенностью возраста некую уравновешенную и шутливую приветливость.
Поступая так, они явятся добрыми придворными, прекрасно общаясь с мужчинами и женщинами, и во всякое время будут желанными в обществе, даже если и не станут петь или танцевать; а когда случится нужда, покажут свою доблесть в делах великой важности.
Такую степенность и рассудительность пусть приобретают и юные, вовсе не копируя стиль стариков, ибо то, что идет одним, другим нисколько не идет (и не зря говорят, что излишняя мудрость в юных – дурной знак), но исправляя в себе естественные для своего возраста пороки. И очень приятно бывает видеть юношу, особенно в рыцарских доспехах, выказывающего некую серьезность и немногословность, как бы превосходя самого себя, без того беспокойного нрава, который часто случается видеть в его возрасте; такие юноши кажутся обладающими чем-то бо́льшим, чем другие их ровесники. Кроме этой сдержанности, пусть он имеет в себе некую спокойную отвагу, ибо она кажется движимой не гневом, но рассуждением и чаще направляемой разумом, чем вожделением. Такая отвага почти всегда отличает людей великого мужества. И равным образом мы видим ее у тех из диких животных, которые превосходят других благородством и силой, например у льва и орла, – что объяснимо. Ибо это порывистое и внезапное движение, без слов, без всякого выражения ярости, всей собранной воедино силой, моментально, словно пушечным выстрелом, вырывается из состояния покоя, ему противоположного, гораздо более бурно и яростно, чем то, которое разгорается постепенно. Но те, которые в предвидении какого-то опасного дела безудержно болтают, подскакивают, не могут стоять на месте, – кажется, в этом выплескивают себя и, как хорошо сказал наш мессер
