вы меня обожаете.
– Графиня, вы и в самом деле очаровательная женщина и сейчас видели бы меня у своих ног, если бы я не… любил другую.
– Вы не хотите меня?
– Я не должен оказывать вам особого предпочтения, мое сердце отдано.
– Поклянитесь.
– Клянусь.
– Ах! Я самая несчастная женщина на свете! – она бросилась на диван и, всхлипывая, разрыдалась, в то время как Ланской, глядя на эту сцену, начал громко хохотать. – Как? Вы еще изволите смеяться, мерзкий?
– Я только радуюсь победе моей теории, – спокойно констатировал Ланской, – похоже, я весьма основательно обучился у вас искусству стать любимым, поскольку четверти часа холодного равнодушия с моей стороны оказалось достаточно, чтобы в вас, которая находила мою мечтательность и нежность такими скучными, такими невыносимыми, вспыхнула страсть.
– Итак, вы действительно отвергаете меня, Ланской?
– Нет, очаровательная графиня, – с тонкой улыбкой на губах ответил молодой офицер, – я намерен даже весьма усердно поухаживать за вами, если вы удовлетворитесь тем обстоятельством, что я позволю вам любить меня, но сам при этом буду пылать чувствами к другой женщине.
– Ах! Да неужели ж она действительно такая красивая? – спросила графиня. Она немного успокоилась, вытерла слезы и со сладким томлением взглянула на Ланского.
– Даже греческие ваятели не создали ничего более совершенного, – промолвил в ответ Ланской, – когда бы свет мог справедливо судить о современниках, он изваял бы эту великолепную женщину из мрамора и установил бы в храме как богиню любви.
– Вот как! А я эту женщину знаю? Мне хочется знать, кто она такая, Ланской, – воскликнула графиня Браниша.
– Если вы угадаете имя моей богини, я отпираться не стану, – предложил он.
– Вы лишили меня покоя, – сказала маленькая очаровательная женщина, – и я хочу отомстить. Я убью вас… естественно, поцелуями.
Она вдруг с грациозностью вакханки, резвясь, смеясь и ликуя, заскакала по комнате, поймала и пухлыми руками обняла Ланского, принялась целовать его, отчего у того буквально перехватило дыхание, и снова пустилась в пляс, кружась и вертясь до тех пор, пока башня ее волос не рассыпалась и в воздух не взметнулось облако белой пудры.
Когда на следующий день около полудня Ланской вошел в салон графини Браниша, он застал ее уже в grande parure[3], готовой к выезду, башня ее волос, искрившаяся точно свежевыпавший снег, была увита ювелирными украшениями всех цветов, образуя радугу исключительной ценности, две юбки из тяжелого шелка, нижняя из которых была расшита пестрыми цветами, а верхняя – золотом и серебром, крупными складками вздувались одна над другой.
– Я слышала, что сегодня ночью на Неве возвели ледяные горки, – воскликнула навстречу ему миниатюрная женщина.
– Так и есть, графиня.
– Давайте
Полном наряде, завершенном туалете (франц.)
