и компьютерных волшебников, от реальности, сотворенной добрым боженькой или неразумным Большим взрывом… И если ты, допустим, общался с какими-то людьми и в реале, и в виртуальности, то, вспоминая, не всегда можешь даже сказать, где именно это было.
Оксана, моя коллега, с которой я волею случая (или, скорее, благодаря ее природной общительности и легкости характера, потому что моей заслуги в этом точно нет) разговаривал больше всего, сказала как-то, что это похоже на разговор на иностранном языке.
– Когда я была во Франции на практике, – объяснила она, – у меня потом в голове все путалось, и я вспоминала какой-то диалог, как будто он был по-русски, хотя я была абсолютно уверена, что тот человек русского не знает и мы только по-французски общались!
Поскольку с языками у меня туго, не могу сказать, что это сравнение мне близко. Однако я примерно понял, что Оксана имела в виду.
Более того, мне показалось, что мое сознание (или подсознание) развлекалось этими шуточками и раньше, до того, как я улегся в капсулу в самый первый раз. Иначе почему некоторые сцены, произошедшие на станции «Узел-8090», вспоминались мне так, как будто я там был на самом деле?
И сейчас со мной происходит странное.
Я иду коридорами станции – и они кажутся мне не такими. Неправильными. Опираясь на картинку из виртуального шлема, более плоскую и статичную, чем та, что транслирует мне капсула, я достраивал станцию иной.
И теперь она кажется мне более тусклой, менее настоящей. Как будто не до конца в фокусе. Но одновременно – гораздо более всамделишной, словно бы забытое место, которое мне неоднократно снилось, и куда я пытаюсь вернуться, удивляясь, как все отличается от того, что мне придумалось.
Я иду по знакомому большому коридору в направлении диспетчерской рубки. Честно говоря, он оставляет желать лучшего. Вдоль одной стены тянется ряд мелких киосков и лавчонок, сейчас по большей части пустых. Даже не заколоченных – просто выпотрошенных полностью, вместо них жалкие остовы, просто коробки с дырками для окон и витрин. На некоторых еще остались вывески, порой еще мерцающие чем-то вроде светодиодов. Из-за них место похоже на зону стихийного бедствия… Да ведь это она и есть. Что такое события последних дней (недель по станционному времени), как не самая настоящая катастрофа?
Вдобавок под ногами валяются сухие листья, которые уборщики не спешат утащить. Где они, кстати? Инженерная команда для экономии электроэнергии их выключила?
Задираю голову. Лоза, которую используют омикра для перемещения, еще держится, но выглядит пожухлой, даже больной. Очевидно, станционный кризис мимо этой мелюзги не прошел. Почему-то чувствую себя виноватым, хотя понимаю, что мыши мне не питомцы…
Кстати о питомцах! Белкин!
Испытываю короткий приступ паники: уж не позабыл ли я моего дорогого друга в охваченном огнем коридоре? Вдруг он спрятался где-то, а потом задохнулся, поскольку я не позаботился о кислородной маске для него?
Тут же расслабляюсь: даже в худшем случае ничего плохого с котом не случится,
