эпохи и создан в знаменитом соборе далеко не только изобилием гениального искусства, а в первую очередь – его целостной архитектурной концепцией, воплощавшей экзальтированное и полное особенностей, религиозное и культурное сознание эпохи. И конечно – тем же пафосом религиозности и сакральности, который в равной мере потрясает в скупых формах ранней готики или блеске и вдохновении архитектурной мысли в готике более поздней. Ведь разнообразные и вдохновенные архитектурно-художественные особенности многочисленных соборов Ренессанса, готики и Барокко, ценны нам и обладают силой воздействия на современное восприятие не только сами по себе, а именно созданностью в их русле ореола и духа сакральности сооружений и пространства, в каждую эпоху иного, их определяющей ролью в этом и изначальной для этого предназначенностью И как бы сами по себе не восхищали каменные рулады декора и скульптур на готических стенах и крышах, все эти символические образы королей, святых и апостолов, фантасмагорических чудовищ и прочего, подобное лишь создает и доносит ореол сакральности в этих зданиях, дух времени и его культуры, понимание им сакральности религиозно-культовых зданий и ее языка. А в соборе Гауди, при всем очевидном и словно бы изначально вдохнутом в него блеске архитектурно-художественной фантазии, или же именно поэтому, сакральности ощутить увы – не дано. И так только потому, как кажется, что замысел и здание собора изначально не были чем-то сакральным для самого Гауди, конечно же не став подобным и для его продолжателей. В конце концов – собор предстает произведением и порождением эпохи, секуляризированной в ее сознании, для которой «бог умер» и пространство религиозного мифа, из чего-то, тождественного миру и самой жизни, обладающего нерушимой жизненной и нравственно-мировоззренческой силой, превратилось в реликт, в традицию, которой отдают дань, лишь будящую фантазию и вдохновение творчества. Для мастеров эпох Ренессанса и Барокко, живописцев и архитекторов, созданное ими – не просто произведение искусства и фейерверк художественной мысли, а акт и плод приобщения миру религиозной веры, творчества образно-смыслового пространства веры. И гениально воплощенные на полотна религиозные образы, к примеру – это образы мира идей и представлений, метафизических и этических истин, который есть для художника, как человека его эпохи, судьба и жизнь, сам мир и окружающая его действительность. Для художников конца 19 века, будь они архитекторы и живописцы, реалисты наподобие Репина или модернисты и авангардисты, образы религиозного мифа очень часто являются лишь историко-культурным наследием и полем для творческой фантазии, но не чем-то, обладающим жизненной, нравственной и метафизической силой, с глубиной переживаемым и постигаемым в творчестве как реальность. И гениальное, противоречивое детище Гауди в этом еще раз убеждает.