Почему она может веселиться, а я по возвращении начну выписывать на лист столбики цифр, чтобы сообщить отцу, во сколько нам обошёлся пикник?
Ну почему? Ну почему я словно прислуга в собственном доме?!
Мне хотелось плакать. И, собственно говоря, этим я и занялась едва вошла в свою комнату. Отложив все насущные дела на утро, я крепко обняла подушку и зарыдала.
Нелюбимая, жалкая, ненужная – вот сколько качеств у меня!
Но постепенно моя истерика угасла. Медленно, но верно я вернулась к привычному отрешённому состоянию и смирению с собственной судьбой. У меня не было другого выбора как жить. И вообще ни у кого из людей его нет. Все мы проживаем тот путь, что возможен для нас. Какой бы сильной ни была мечта, нищий не наденет корону. Максимум, добьётся богатства или всеобщего признания.
Отмыв лицо от слёз и пудры и сделав пометки в книге учёта, я поняла, что снова не хочу спать. Но мучиться бессонницей как в прошлую ночь мне не хотелось тоже, поэтому в голову пришла мысль спуститься в библиотеку за книгой. Вдруг за чтением мои нервы перестанут быть натянуты до предела, и я успокоюсь да засну? Быть может даже увижу во сне что-нибудь красивое.
Мешало осуществить это решение только одно – я уже была в сорочке, а библиотека находилась на первом этаже. Чтобы дойти до неё мне следовало одеться. Хотя нет, в обычное время можно было бы накинуть пеньюар и всего-то. Но нынче по дому ходило слишком много чванливых посторонних, чтобы позволить себе такую вольность даже в столь позднее время. Поэтому снова надевать корсет, завязывать шнурки, укладывать волосы было так долго, что я… задумчиво глянула на окно. Вид за ним открывался в тёмный сад. Землю освещала лишь крошечная краюшка луны, так как фонари не были зажжены. Мы экономили на масле да и смысла дополнительно освещать тропинки не было – гвардейцы жили во дворе, им было запрещено ходить сюда, так как отец боялся за свои любимые клумбы.
– Хм, – задумчиво произнесла я, поднимая раму со стеклом наверх. Внизу не было видно ни одного огонька, и это говорило о том, что людей в саду нет.
Затем я дотронулась до закреплённой на стене дома решётки. В зимнее время она смотрелась как украшение, а в летнее её густо покрывал заморский вьюнок, корни которого по осени заботливо выкапывались отцом и хранились им в специальной кладовой.
Да, наверное, родители совсем не подумали, что некогда их дочери приспособятся лазать по этому декору.
Стоит сказать, ругали нас такую шалость нещадно. Во всяком случае, меня. Потому что до смерти мамы отец не дозволял мне свободно читать, а если спуститься по решётке, пройти вдоль стены и юркнуть между ней и зелёным ограждением, то можно было сразу оказаться у окна библиотеки. А я давным-давно усовершенствовала его раму так, чтобы без труда открывать её снаружи. Поэтому столь нетривиальная дорога была мне хорошо известна и привычна, хотя я уже как лет пять ходила за книгами как полагается. Но переодеваться мне было ещё ленивее, чем рискнуть упасть со второго этажа.
В
