оправдывался младший друг.
– Ти-и-ихо… – передразнил Громов. – В Бога, в мать, в глушь, в Саратов… Когда воевать научимся, сержант? Так и хочешь всю жизнь в москвачах проходить?
Москвачами дразнили москвичей. Впрочем, остальные воевали еще хуже. На третьем году войны национальная гвардия была в плачевном состоянии – теперь ее обращала в бегство любая банда.
– Государственнички, вашу мать… Разведка доложила точно… Что мне теперь наверх рапортовать? Деревня взята без боя ввиду отсутствия противника?
– Так… трщ-кптн… Доложим, что противник обращен в бегство!
– Давай лучше сразу доложим, что противник обращен в жабу. Скорее поверят. Фу, черт… Иди с глаз моих.
Редькин испарился. У него в Дегунине была красивая, рослая девка с соломенной косой – смешливая и придурковатая. Больше всего он боялся, что за такую разведку Громов закатает его на ночь в охранение и трогательная встреча не состоится, но в охранение Громов закатал Ганнушкина, которого терпеть не мог. Это было несправедливо, конечно, и в порядке компенсации пришлось отметить его в рапорте. Ганнушкин тоже собирался ночевать у своей дамы, именуемой Травка: родительница, наслушавшись опер из приемника еще в советские времена, назвала дочь Травиатой. Ей никто не объяснил, что травиата – не имя героини, а профессия; Травка оправдывала имя, не отказывала никому, даром что собою была нехороша и ходила распустехой. Жила она неподалеку от дегунинского храма – странного архитектурного сооружения, подобного которому Громов не видел нигде: больше всего, вероятно, это было похоже на пень с грибами. Впрочем, кто-то уже называл так собор Василия Блаженного – но на том по сравнению с этим было гораздо меньше грибов. Ни в одной другой деревне – а их Громов за войну повидал – не было такой смешной и уродливой церкви. Травка имела к ней какое-то отношение – то ли убиралась там, то ли, поговаривали, даже служила в отсутствие призванного в армию попа.
– Связь, товарищ старший лейтенант! – Папатя подал ему мобильник.
– Заря, Заря! Я Земля, как слышно? – спросила трубка хриплым голосом полковника Здрока.
– Земля, слышу вас хорошо. Я в Дегунине, товарищ полковник.
– Какого хера ты там делаешь, Бонапарт долбаный? В войнушку поиграть захотелось? Населенный пункт взяли, ордена ждем? Будет тебе орден святого Геморроя первой степени, в жопу себе его засунешь, и затолкаешь поглубже, и четыре раза повернешь… – Здрока несло и могло нести еще долго, а мобильный у Громова садился, и карточек не подвозили уже неделю. – В Дегунине он сидит! Тебе русским языком сказано, что ты должен в Баскаково выдвигаться на соединение с Волоховым, чтобы совокупным ударом овладеть населенным пунктом Бобры, а они в Дегунине сидят и ордена ждут! (Во гневе Здрок от удовольствия путался в лицах и числах.)
– Я не получал такого приказания, товарищ полковник…
