меня трясло, бремя боли гнуло меня к земле. Все расплывалось перед глазами. Время утекало, как и жизнь, вместе с каплями крови, сочившимися из моего бока. Но воля моя не подчинялась ни времени, ни слабеющему телу.
Земля под моими подкашивающимися ногами понемногу становилась круче, и, несмотря на всю мою решимость, шаги мои замедлились. И все же я продолжал идти. Потом передо мной возник туман. Мои губы произнесли непонятные мне самому слова. Но при этом я знал, что некогда они были мне известны и что они были моим оружием, почти таким же могущественным, как меч.
Возможно, именно Сила слов позволила мне превзойти пределы человеческой выносливости. Дыхание мое было хриплым и рваным. Я не мог больше совладать с пожиравшей меня болью. Но воля моя оставалась непреклонна.
Наконец я остановился, пошатываясь, на краю обрыва. Снизу поднимался туман, и я понимал какой-то частью мутившегося сознания, что его породил находившийся внизу расплавленный камень, кипящий и бурлящий, словно вода. Туда я и швырнул свой меч. На это я истратил все силы, что еще позволяли мне держаться на ногах и добраться сюда с поля брани, где восторжествовала Тень.
А потом я рухнул на землю, понимая, что теперь могу встретиться со смертью, и притом охотно. И проснулся. Я был весь в поту и крепко прижимал руку к боку. Я посмотрел туда в полной уверенности, что сейчас увижу текущую из-под изодранной кольчуги кровь. Но там была лишь кожа, гладкая и целехонькая. И я понял, что это был сон.
В нем я не был Йонаном, о нет. Но и вспомнить имя человека, которым я был тогда, у меня не получалось. Однако же я вынес из этого сна о смерти одну мысль: то, что я нашел в горах торчащим из камня, было именно этим мечом. Когда-то он был мне по руке и станет мне по руке снова.
Однако же что-то заставляло меня держать это в тайне, хоть я и сам не понимал, чем это вызвано. Я стерпел насмешки Имхара над моей неуклюжестью. Но когда Крита пришла, чтобы проверить, как там моя нога, я спросил ее о человеке-Ящере, который меня нашел.
Это она сказала мне, что его зовут Тсали и что он из дозорных, охраняющих горы. Я позавидовал ее Дару, позволяющему общаться с иными народами, и попросил передать ему мои благодарности. И искренне удивился, когда в тот же день он неслышно вошел в комнатку, где я лежал, и присел рядом, глядя на меня своими глазами-самоцветами.
Он был примерно мне по плечо – изрядный рост для его народа. А потом он присел на задние лапы, опираясь для равновесия на гибкий хвост, снял с запястья шнурок с вплетенными в него белыми и красными бусинами и пробежался по ним тонкими пальцами, словно собирая что-то этими прикосновениями. Я уже видел, как нечто подобное проделывают его соплеменники и слыхал упоминания о том, что так, похоже, Ящеры ведут записи.
Я посмотрел на его увенчанную гребнем голову, и мне отчаянно захотелось поговорить с ним, хоть я и знал, что слова, пусть даже и на древнем наречии, ничего ему не скажут. Только представители Зеленого народа могли говорить напрямую, разум к разуму, с теми, кто делил с ними
