Впоследствии со многими из них мне пришлось иметь дело.
Спутником моим оказался некий Татищев. Он учился в той же гимназии, где и я, но был значительно старше. Он страдал тиком, часто дергал шеей и говорил очень высоким, сорванным голосом.
По дороге он откровенно сознался, что ровнехонько ничего не помнит из пройденного в гимназии, где ухитрялся по нескольку лет сидеть в одном классе, что в голове у него сейчас перемешалось “повидло с секундными стрелками”, но он очень надеется на свою фамилию, полагая, что она должна будет произвести впечатление на профессора. …
Аэрологическая обсерватория помещалась на возвышенном холме, полого спускавшемся в направлении Москвы-реки, и была окружена густым, запущенным садом. … мы оказались в длинной аллее, в глубине которой виднелось главное здание и несколько домиков, где, очевидно, жили сотрудники. … в аллее появился взлохмаченный, несколько диковатый на вид мужчина, поначалу показавшийся мне плохо выспавшимся. Это был средних лет добротно сложенный человек в серой толстовке, высоко поддернутых брюках и парусиновых туфлях с зелеными носками.
Я сразу понял: это и есть Виткевич. И он, должно быть, моментально постиг цель моего визита и без дальнейших околичностей ухватил быка за рога.
– Где учились? – без предисловий, отрывисто начал он. – Ах, флеровец! Очень приятно!.. Весьма наслышан про вашу хулиганствующую гимназию… Так что же, теперь в космос потянуло? Кстати, кто у вас космографию преподавал? Да, да, Сперанский! А астрономию кто? Блажко? – Он сделал кислое лицо. – Ну вот и отлично! В таком разе извольте ответствовать, на какую принадлежность хозяйственного обихода смахивает созвездие Большой Медведицы? Надеюсь, слышали про такую?.. Ах, на дуршлаг! Ну, знаете, им много водицы не зачерпнешь. Может быть, скорее на ковш? – Он смерил меня взглядом и продолжал: – Латынь вы тоже, конечно, изучали? Ну вот и превосходно! Как же именуются на священном языке Овидия Назона проплывающие над нами облака? Извольте поднять взор на небесную твердь.
– Нúмулюс – кyмбус, – совершенно оробев, пролепетал я.
– То есть вы, очевидно, имеете в виду кyмулюс нúмбус? Ну что же! «Узнаю коней ретивых я по выжженным таврам», – почему-то процитировал он древнего классика. – А с чем едят теодолит, вы никогда не интересовались?
На счастье, совсем мальчишкой, я таскал треногу от теодолита, помогая знакомому землемеру, и поэтому кое-как объяснил профессору практическое назначение этого прибора.
Затем на клочке бумаги, неожиданно извлеченном им из кармана блузы, Виткевич заставил меня доказать, что квадрат гипотенузы действительно равняется сумме квадратов двух катетов.
Ну уж с пифагоровыми-то штанами я управился!
– Ладно! – и тут хитрющая улыбка прочертила его сумрачную физиономию. – Как говорится, виновны, но заслуживаете снисхождения! …
– Давайте препроводилку!
– Товарищ профессор, и я
