в моих глазах: круглолицая, лукавая, неповзрослевшая.
Хорошо, что она была.
Париж
После перестройки в Европе возник огромный интерес ко всему русскому, и к писателям в том числе. Европе стало интересно: кто же там скрывался за железным занавесом?
В составе писательской делегации я приехала в Париж. На меня, как собаки на кость, буквально набросились французские издательства: восемь маленьких и три больших. Я выбрала большое и престижное издательство. Сейчас забыла, как оно называется. Как-то очень красиво. В этом издательстве издавались наши классики – ушедшие и живые. Я решила: здесь мне самое место.
Заведующей отделом славистики оказалась некая Каролина Бобович, француженка польского происхождения.
Я пришла к ней на переговоры.
Первое впечатление – противная. Второе впечатление – очень противная. Третье впечатление – дура. Так что в сумме получилась: противная, очень противная дура.
Мадам Бобович выглядела без возраста: от сорока до шестидесяти. Худая, но не тонкая, а просто недокормленная, с тревожным блеском в глазах.
Я ей тоже не понравилась, это было заметно по выражению ее лица. Причина, я думаю, в том, что мне надо было выплачивать гонорар, а Каролина Бобович не любила расставаться с деньгами, даже чужими, казенными.
Короче, мы встретились.
– Я могу предложить вам десять тысяч франков, – предложила Каролина Бобович. При этом смотрела на меня не моргая, как рыба.
– Двадцать, – сказала я.
Мадам молчала, видимо, подсчитывала в уме расходы и доходы. На Западе полагали, что русские слаще морковки ничего не ели, до сих пор не слезли с деревьев, качаются на хвостах и их можно купить за копейки. Я знала, что французский франк в пять раз меньше доллара и десять тысяч франков – не деньги.
– Ну ладно, – согласилась мадам Бобович. – Пусть будет двадцать.
Я ушла в хорошем настроении. Деньги были нужны. Хотелось приодеться в Париже, прошвырнуться по модным домам и приехать в Москву настоящей парижанкой. Хотелось привезти домой два компьютера: один для работы, другой на продажу.
Мы договорились с мадам Бобович о следующей встрече. Она вручит мне договор, и у меня еще будет время для шопинга.
В этот вечер наша писательская группа отправилась на прием. Нас все время куда-то приглашали.
– Ты сколько собираешься попросить? – спросила я у своей подруги (тоже писательницы, разумеется).
– Сорок тысяч, – сказала она, жуя.
– Не дадут.
– Не дадут, но испугаются. И будут рады, если я соглашусь на тридцать.
Я поняла, что бизнес-способности – мое слабое звено. Думаю, что мадам Бобович тоже это поняла. Это заметно.
Настал день встречи в издательстве. Мадам Бобович сидела на своем месте в скучном платье и со скучной мордой, хотя «морда» – это у животных, и скучных морд не бывает. Все животные, даже козы, имеют очень милые лица.
