ее от части явно непосильной ноши, – я должна быстрей отдать врачу лекарства для Ранги, и еще постельное белье, и одежду… Представляете, – в голосе блондинки сквозили едва сдерживаемые рыдания, – у них здесь вообще ничего нет! Все надо приносить с собой! Когда я вызывала Скорую, то не думала, что Ранги положат в такие ужасные условия, лучше бы я сама отвезла его в частную клинику… Но я так испугалась, что он может умереть…
–Вы все сделали правильно, – одобрительно кивнула я, – со здоровьем нельзя шутить.
Вероника сдавленно всхлипнула и внезапно разразилась слезами. Двери больничного лифта со скрежетом разъехались, и я без колебаний вышла на два этажа раньше положенного. В конце концов, Кирилл никуда не денется, а если принимать во внимание, что единственный человек, от которого моему неверному возлюбленному может исходить угроза, находится в соседнем отделении и физически не способен никому причинить вреда, за него пока можно и вовсе особо не волноваться. А вот упускать подвернувшийся шанс выяснить, что за болезнь вдруг одолела Те Ранги и на какой период растянется его экстренная госпитализация, было, по крайней мере, глупо.
В отделении интенсивной терапии было неожиданно шумно и многолюдно, причем устойчивый гул создавался в основном самими пациентами. Посещающие больных родственники преимущественно гремели банками-склянками с домашним провиантом и самозабвенно заполняли прикроватные тумбочки, тогда как обитатели палат красочно расписывали вслух порой довольно интимные подробности своего лечения. В большинстве своем контингент данного отделения находился на стадии выздоровления, и концентрация присущего больничной ауре негатива была здесь вполне терпимой, но ментальную стену я возвела в первые же секунды.
Мне еще только предстояло узнать, какую хворь подхватил Те Ранги, но в серьезности его незавидного положения я не сомневалась уже сейчас. Я отгородилась от маори ментальной стеной не для того, чтобы защититься от воздействия его энергетики, я всего лишь хотела оставить свое присутствие в больнице незамеченным. Те Ранги был тяжело болен, вероятнее всего, он даже пребывал в глубоком забытье – его аура превратилась в размытое пятно, пронизанное слабо искрящимися нитями. Такие картины, отражающие внутреннюю борьбу организма за жизнь, всегда внушали мне инстинктивный страх, и возможно, как раз поэтому, я принципиально не занималась целительством. Я боялась мысленного контакта с больным человеком, словно его энергетика представляла собой смертельную инфекцию, я боялась соприкоснуться с истерзанной недугом аурой, будто через это касание мне передавалась болезнь, я никогда не чувствовала в себе силы пропустить через себя чужую боль, выполнить функцию своеобразного фильтра и вернуть обратно чистую, здоровую энергию. Мне казалось, что я не справлюсь с потоком черной, ядовитой, пропитанной страданиями энергетики и тотчас слягу сама – гораздо проще было воздвигнуть непроницаемую ментальную стену и не допускать
