спьяну валяться в канаве на деревенской площади.
Если ты нежеланный ребенок, если тебя отвергает добропорядочное общество, ты быстро можешь замкнуться в своей ненависти, в насилии, в несчастье. Это почти рефлекс.
Я мог бы разозлиться на весь свет, но этого не произошло.
Я всегда чувствовал, что поддаваться, злиться или пугать – не выход. Что не так добиваются признания.
Никогда не закрывался, оставался открытым, всегда улыбался.
Я был очень веселым ребенком. Внимательным, доступным, готовым слушать.
Готовым прислушиваться.
Любопытство и радость никогда меня не покидали.
Эта вера в жизнь.
Когда в школе мной вышибали дверь, я не принимал это близко к сердцу. Рядом всегда была собака, которая повсюду следовала за мной. С собакой мне было приятнее, чем с учителями. По крайней мере, пес был мне признателен, он видел, что я не желаю ему зла, я гладил его, а он вилял хвостом. Мы оба были счастливы. И этого было достаточно.
Я принимал жизнь по мере ее движения.
Я не вступил в банду. Я переходил от одних к другим, оставаясь одиночкой.
Одиночкой, который нуждался в других людях. И у меня уже было огромное желание Другого. Я общался с американцами, которые были в то время Другими в Шатору. У них были огромные машины, блестящие ботинки, от них приятно пахло мылом. В восемь лет я покупал у них сигареты и виски. Потом ехал к алжирцам, которые тоже были Другими в Шатору, чтобы предупредить их, когда узнавал, что намечается погром.
Еще я много времени проводил на вокзале. Мне нравилось смотреть на людей, которые куда-то уезжали, на тех, кто возвращался, и тех, кто их встречал. Глядя на эти лица, я сам становился путешественником. Иногда я брал билет на причал, чтобы сделать вид, что откуда-то возвращаюсь. Рисуясь, терялся в толпе, готовый что угодно кому угодно наплести.
Я целыми днями болтался на улице, постоянно зависал у кого-то дома, в любое время суток.
Не то чтобы я искал семью, – меня вело любопытство.
Дома никто обо мне не заботился. Поскольку все знали, что спицы меня не доконали, было ясно, что я все переживу. Так что меня просто оставили в покое.
Я никогда не видел в том неприятия, только доверие.
Свободу.
И всегда умел этим пользоваться.
Здесь, как и там, в Другом.
Я не доверяю образованию, как и любому виду обучения.
Ребенка надо любить и оставить в покое.
Быть любимым – единственное, что дает свободу, силу.
Образование может сделать тебя придурком, обременить.
Худший из всех путей – у тех, кого не любили, а лишь воспитывали.
Что до меня, мое воспитание можно назвать подзаборным. И это здорово. На помойке можно найти все что угодно.
Если тебя любили, у тебя достаточно сил воспитывать самого себя.
Быть другим.
Ребенок – всегда поэт.
Зло – это то, что противится нашим детским
