среди всей толпы. Однажды он бросил взгляд на нас. Откуда взялись эти азиаты? – подумал, наверное, Черкасов. Все актеры были радостные, веселые, подшофе. Проводы все-таки. А мы, студенты, трезвые, но по-своему тоже были опьянены и глазели на живых классиков сцены. Даже через 50 лет, у меня в памяти осталась эта картина проводов.
У Черкасова-Хлудова было на сцене покаяние. Он, Хлудов, как бы просил прощения у нынешних россиян – прощения за все. А кто просил прощения у нас, у калмыков? Кто покаялся за нас, калмыков? Пепел Клааса стучит в моё сердце. Кстати, многие педагоги, когда шел разговор о выселении калмыков, возмущались и проклинали Сталина. Для ленинградцев-блокадников все это было знакомо и узнаваемо. Ленинградцы тоже многие пострадали. Ленинград – это гордость моя, Ленинград – это «дети мои» (Джамбул Джабаев, казахский акын).
Другой народный артист СССР Николай Симонов (фильм «Петр I» роль Петра I) тоже, как и Черкасов, огромный, с крупными чертами лица, потряс меня в спектакле «На дне» М. Горького. Он играл Сатина. Симонов – актер школы переживания, но у него были отголоски романтического театра. Когда он произносил монолог Сатина: «Человек это звучит гордо!», – он делал это возвышенно, романтично. Он возвышал человека.
«Человек – это венец всего живого» – слышался подтекст в монологе. Для того времени (60-е годы) это звучало актуально и современно. И через много лет я смотрел спектакль «На дне» в Москве, в театре «Современник», где в роли Сатина был Е. Евстигнеев. Трактовка роли была другая. Когда Евстигнеев произносил монолог «Человек – это звучит гордо» – у зрителя стоял комок в горле. «Человек» – произносил актер тихо, слегка наклонив голову на нары, а потом, через паузу говорил совсем тихо – это звучит гордо. Актер весь трясся. Актер плакал. Подтекст был другой, чем у Симонова в 60-х годах. Человек, мол, ничто, букашка и когда говорят – это звучит гордо – это насмешка, мол. Человек раздавлен, и он ничего не значит. Ценность человека – ноль. Это было новое прочтение, созвучное времени. Да и сейчас этот монолог в исполнении Евстигнеева прозвучал бы современно. В Москве, Ленинграде и в других крупных городах, сколько нищих, сколько роющихся в мусорных баках. Сколько людей, выбитых из орбиты жизни. И их цена жизни – никакая. Человек это звучит гордо – только на бумаге. В жизни же все виртуально. И Н.Симонов и Е.Евстигнеев в роли Сатина обнажили нерв своего времени. Каждый по-своему и убедительно.
На кафедре Вивьена учились еще до войны кинорежиссер С.Герасимов, киноактеры Петр Алейников, Тамара Макарова, Олег Жаков и т.д.
В театре Пушкина (Александринский, бывший императорский) служили актеры – личности. Это была особая каста. Если они шли по Невскому, все смотрели на них, оглядывались. Шла порода.
В 50–60 годы режиссеры Вивьен, Товстоногов, Акимов были властителями дум.
Словесные формулы мэтра:
1. Режиссеру не прощаются отступления от художественной принципиальности ради сохранения душевного
