Голый энтузиазм. Они радовались, что вернулись на родину и живут не голодной жизнью.
А в это время, в Ленинграде, я вижу, как приезжают старики-пенсионеры, туристы: финны, французы, американцы, японцы. Все холеные, одетые модно, с кинокамерами, фотоаппаратами. Я жил рядом с гостиницей «Астория» в Ленинграде и привозил дочку в коляске к Исаакиевскому садику и видел как «загнивает Запад». А мать жила в саманной землянке размером 5х6 метров, была довольна тем, что есть крыша над головой. Взяла ссуду 10 тысяч на постройку землянки, платили каждый месяц, через три года набежали проценты. Мама скрывала от меня. Однажды по приезду на каникулы увидел повестку за неуплату ссуды за дом. Взяла 10 тысяч – платила ежемесячно, а долг – 15 тысяч. Я начал действовать. Короче, часть заплатили, а остаток списали после беготни по чиновникам. Мама всегда мечтала увидеть Москву. Училась она в Астрахани и ездила в Гурьев за театральными костюмами и все. Как-то я ей сказал: «Летом поедем в Москву. Посмотришь». Она обрадовалась. К лету она придумала себе препятствие. Тошнит, мол в транспорте, негде жить и т.д. Пожалела, что я буду тратиться. Я в атаку. Не доказал. На следующий год начал по новой уговаривать. Но у ней уже запал прошел, и она спокойно отказалась. Была на пенсии. Действительно, она пройдет по магазинам, попьет чай и ложилась. Уставала. Сказывалась Сибирь. Сердце, давление, ноги были уже не те, что в молодости.
В Сибири мама часто рассказывала про Элисту, про театр, про Каляева, Хонинова, про Улан Барбаевну Лиджиеву, с которой она училась в Астрахани, про художников Сычева, Нусхаева, Очирова (Очировский). Как открывался театр в здании ЦК, ныне здание КГУ, про спектакль «Ончн бок» Хасыра Сян-Бельгина, про Анжура Пюрвеева. Уже тогда она жила прошлым. Впереди ничего хорошего не светило. И это в 25 лет. Погубили молодость, да и все поколение калмыков партия и правительство во главе с вождем всех народов.
Она всегда посылала мне в Ленинград деньги, посылки. Однажды я приехал на каникулы в Элисту и узнал, что она лежала парализованная в больнице. Я не знал, и она не писала об этом, а письма шли хорошие. Все было безоблачно. Один год я работал на заводе «Севкабель» в Гавани, в Ленинграде, и не приезжал. Ей парализовало левую сторону. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Удивительно, но факт. Всевышний помог. Когда я узнал о ее болезни, было не по себе. Какие мы в молодости не внимательные, бессердечные, черствые. Понимаешь только задним числом. Сколько поколений проходит и все повторяется. Ничему человечество, человек, не учится. Меняются века, системы, архитектура, люди, но мы, люди, меняемся мало.
Как уже говорил, в конце жизни мама пролежала на спине три года. И эта маленькая женщина, моя мама, мужественно, спокойно, просто, мудро провела эти годы. Она опять была на высоте. То, что я сделал ей, ничто по сравнению с тем, что сделала она мне. Перелом шейки бедра произошел по вине одного невоспитанного художника. Она прожила бы больше и без меньших мучений.
Мама ночью стучала в стену деревянной колотушкой, и я шел менять судно. Зимой и летом.
