был все время в движении, перед каждой подачей привставал на цыпочки, а руки при этом висели свободно и ниже колен. Подобная поза предполагала готовность к чему угодно. Во время иннинга он спикировал на противника, точно хищная птица, поймал отбитый головой мяч голой рукой, неуловимым глазу движением тут же перекинул его низом – из-под руки. И, обогнав игрока противника, достиг первой базы. Он отличился и в следующем иннинге, сделав ложный выпад. Отвлек внимание противника и не дал ему возможности добежать первым. И наконец обвел вокруг пальца бэттера, заставив его покинуть зону. После чего был страйк, в него попали мячом.
– Эй, Джой! – окликнул его Федров. – На что ты только время тратишь? А в «Метс» тебя явно не хватает.
– Да я лучше буду выпивкой торговать, – ответил Серрацци. – Я ведь как-никак интеллектуал.
В следующем иннинге он уже в качестве бэттера первым отбил мяч и устремился к базе. Казалось, он не бежит, а летит на крыльях. Федров отыскал глазами Майкла, увидел, как тот развернулся и тоже побежал, понимая всю отчаянность и безнадежность этого рывка, рванулся к изгороди, отмечавшей границу поля. В самый последний миг Майкл высоко подпрыгнул, налетел на изгородь – даже проволока зазвенела от удара, – упал на колени, но мяч все-таки взял. Потом медленно поднялся, не выпуская его из рук. Со скамей, где сидели немногочисленные зрители, послышались одобрительные свистки. Серрацци подошел и сел рядом с Федровым.
– Вот кого ждет «Метс», – сказал он. – Ваш малыш, ему очень нравится побеждать, верно?
– Похоже, что да, – согласился Федров. И вдруг вспомнил свою реакцию на слова тренера о «страсти». Тогда ему было девятнадцать. Интересно, поймет ли Майк, если он скажет ему нечто подобное?
– Он что, намерен заняться игрой всерьез? – спросил Серрацци. – Могу дать ему пару добрых советов.
– Да нет, – ответил Федров, – вообще-то он предпочитает теннис.
– И прав. Теннис – такая игра, в которую можно играть всю жизнь, – заметил Серрацци с присущим каждому спортсмену отсутствием неловкости от сознания того, что говорит штампами.
Федров не стал объяснять Серрацци, что единственная причина, по которой Майкл сегодня играет в бейсбол, кроется в том, что его не приняли в местный теннисный клуб. А не приняли потому, что он был евреем, вернее, только наполовину евреем. К тому же в городе было совсем немного частных кортов, где разрешалось играть евреям, приехавшим на каникулы, – да и то только взрослым и лишь по выходным. Жена Федрова Пегги, не будучи еврейкой, пребывала из-за этого в постоянном раздражении, и старалась убедить Федрова не принимать в доме знакомых, являвшихся членами этого клуба. Но сам Федров уже давно-давно перестал обращать внимание на эти малоприятные, но мелкие противоречия американской жизни…
Как-то нелепо после Аушвица всерьез расстраиваться из-за того, что твой сын не может пару часов поиграть на корте в субботу. В спорах с Пегги он даже защищал своих
