тоже оружие, особенно для тех, кто давно не носит доспехов. Но славному воину не следует забывать оружие предков, посему не хочет ли конунг размяться с доброй секирой и щитом? Как не умеет?! А говорят, что секиры бросает, словно вырос на Севере!
Аластор сконфуженно признался, что бросать секиру его учил Долгий Мартин, но щитовым боем кузнец то ли не владел, то ли не видел необходимости его показывать, так что… Ольвар подозрительно возрадовался, кликнул своих людей, чтобы сбегали за оружием на постоялый двор, где остановилось посольство, и теперь не реже раза в неделю Аластор потел с тяжелым щитом и секирой, словно вернувшись во времена учебы у месьора д’Альбрэ. Только теперь вместо язвительных утонченных южных острот его гоняли не менее язвительными северными похвалами, больше смахивавшими на оскорбления.
Надо сказать, что разум, уставший от бесконечных государственных дел, это прочищало отлично, к тому же Аластор помнил слова магистра Бреннана и меньше всего хотел быть похожим на Малкольма, который последние годы не поднимал ничего тяжелее бутылки. Вот и стал больше похож на борова, чем на человека – Аластор видел тело погибшего короля перед похоронами.
Что интересно, месьор к смене оружия и партнеров для тренировок отнесся более чем благосклонно, согласившись, что предела в быстроте и гибкости его ученик уже достиг, а силу и выносливость секира поддерживает ничуть не хуже рапиры. От предложения самому попробовать бой на топорах фраганец отказался с величайшей учтивостью, зато милорд магистр Дункан, тоже зачастивший на фехтовальную площадку, однажды принес туда тяжелые арлезийские сабли и взял у месьора д’Альбрэ реванш за бретерскую беседу, что тот перенес чуть ли не с восторгом.
Аластору осталось только завистливо вздыхать, понимая, что такого мастерства ему никогда не достичь ни в одном виде фехтования. Он никогда не научится драться на рапирах как фраганец, на саблях – как арлезиец и на секирах – как вольфгардец. Не сможет он ни бросать ножи как Лучано, ни метать Молот Пресветлого как маги-боевики. Тут уже ничего не поделать. Но ведь это не мешает получать удовольствие от силы и здоровья собственного тела, когда после тренировки каждая мышца приятно гудит, и любая мысль кажется удивительно ясной…
Он постучал в дверь кабинета Лучано и толкнул ее, едва дождавшись разрешения войти. Лу, стоявший у жаровни, просиял и заулыбался, а Саграсс, который сидел в кресле, немедленно вскочил и поклонился.
– Садитесь, милорд, – благодушно махнул Аластор рукой и сам упал в любимое кресло у окна. – Лу, шамьета, умоляю!
Кот, подкравшийся незаметно, как опытный лазутчик, прыгнул к нему на колени и с урчанием принялся топтаться по ним, запуская когти. Аластор уронил ладонь на мохнатый загривок, чуть прижал, и Флориморд, замурчав еще восторженнее, вывернулся из-под его руки и боднул ее головой. Боевик послушно вернулся в кресло, но присел на самый край, выпрямившись и всем видом показывая, что готов вскочить в любой момент.
– Шамьет сейчас будет, – кивнул
