спрашивает Какаду.
– Крагами и газетами подстраховывал себя. Все мы под Богом ходим. Гаишники- тоже смертные. И на них была управа. Правда, делалось это скорее для отвода глаз, народу пыль в глаза пускали, мол, видите, ловим мздоимцев. Но некоторые, бывало, « залетали». Чтобы не попасть впросак, капитан тот придумал уловку: подходишь к нему отстегнуть за проезд двушник, он снимает с правой руки крагу, держит её левой, как кружку, у пояса; правой, как положено, отдаёт тебе честь. Ты незаметно кидаешь двушник в “кружку”, а он суёт тебе свежую газету. Если вдруг ненароком зацукают, и при разбирательстве спросят: ”С какой целью подходил водитель, если не отстегнуть двушник? Вы же его не останавливали”. Капитан бы ответил: ”Попросил газету, я ему и дал”.
– Да-а-ааа!– тянет Димка, удивляясь.– Хитро мудрый гаишник! Даже если рубли были бы “заряжены”,– с капитана, как с гуся вода – отпечатков на них нет.
– Конечно! Не пойман- не вор,– соглашается Квадрат.– Но, надо отдать ему должное, три шкуры с нас, с “щипачей” не драл. Честный был жулик: если у тебя вдруг бензин кончался ( тогда с ним туго было), а пассажиров – тьма-тьмущая,– у него на этот случай сорокалитровая канистра в багажнике “Волги” стояла. Бери, работай. Первый раз я хотел было заплатить ему, а он- кошки в дыбошки: ”Я что бензином торгую что ли?” Обиделся.
– И коню понятно,– встревает в разговор Какаду,-больше ходок ты делаешь, ему больше отстёжки…
– С этим капитаном у меня произошёл курьёзный случай. ”Пробил” я пассажиров до “Внучки” и трогаюсь в путь. До пикета тут с километр будет.
– Чуть поменьше,– поправляет Димка.
– Может меньше, – соглашается Квадрат.– Из разговора пассажиров узнаю, что они из Магадана. Я ведь пятнадцать лет “дальнобойщиком” Колымскую трассу “утюжил”. Разговорились. Тары- бары, растабары…А про пикет я со-всем забыл. Не видел, что “стакан” проплыл мимо, только услышал, как заверещал свисток гаишника. Неписанный закон обязывал меня, “щипача” остановиться, ещё не доезжая “стакана”, подойти к менту и со словами: ”Как сам?” отстегнуть двушник . А я этого не сделал. Пассажиры заволновались, видя, с какой поспешностью я затормозил, стал сдавать назад. Не объясняя им ничего, сломя голову бегу к “стакану”. Обычно капитан весёлый, а тут надулся, как кот на крупу. Я его таким не видел ни разу.
Не дожидаясь, когда я подбегу, капитан развернулся и пошёл к себе в “стакан”. На улице – удивительная тишина. Слышу капитан уже на пороге, вытирая ноги о половичок, говорит сам с собой, но довольно громко, чтобы я слышал: ”Мужик совсем зажрался. Делаешь всё, чтобы ему было хорошо, а он тебя знать не хочет. Придётся проучить разочек”. Вошёл в “стакан”, сел в вертящееся кресло, достал с полки толстенный журнал, стряхнул с него дохлых мух и, усердно сдув порядочный слой пыли, приготовился писать. Я шагнул через порог, как нашкодивший школьник в кабинет директора. В отличие от школьника, незнающего, что ему грозит, я- то хорошо представлял, если гаишник запишет номер
