это способствовало углублению конфликта между Востоком и Западом. Поскольку в те времена данный конфликт базировался на различии материального, экономического, научно-технического и культурно-образовательного потенциалов, постольку неизбежно формировались элементы нового феномена, который можно назвать «западный Восток». Черты нового Востока изображались в соответствии с представлениями и традициями европоцентризма; здесь можно встретить всевозможные иллюзии и клише, касающиеся Востока вообще и мусульманского Востока в частности. Присутствовали в этих иллюзиях и отражение традиций древнего римско-христианского мира, и наиболее заметные символы, возникшие в его сознании со времени крестовых походов. Суммируя эти символы, их можно свести к следующему выражению: Запад исполнен всевозможных достоинств, а Восток – пороков и недостатков; в первую очередь тут подразумевался христианский Запад и мусульманский Восток[28]. Истоки такого представления коренились в застарелой ненависти и небрежной памяти. Его прямое воздействие на исламский мир вызвало непосредственную и косвенную реакцию, породив то, что можно назвать «восточностью ислама», или «исламом Востока», представлявшими собой последовательные ступени эволюции духовно-культурного и политически-прикладного самосознания.
Западное понятие «восточности ислама» было соблазнительной конструкцией, воплощавшей в своем негативизме реакцию европейско-христианской идентичности. Вместе с тем эта реакция была исполнена смыслов, отражавших историческую самобытность мусульманского мира. Не случайно она стала девизом нового исламского самосознания. Едва войдя в новое бытие мира ислама, она с неизбежностью подчинилась тому же механизму, которому было подчинено становление «вестернизированного Востока», хотя и с противоположным знаком. Она пробудила «энтузиазм восточной идентичности»; возникли первые черты восточного «я», осознающего себя в качестве самостоятельного субъекта, противостоящего Западу.
Такое противостояние концентрировалось вокруг того, что можно назвать «негативным ориентализмом». Тем не менее его нельзя рассматривать как негативное по своему историческому содержанию явление. Оно не только соответствовало этапу противостояния между Востоком и Западом, навязанному на одном из исторических этапов, но и было адекватной реакцией на то, что противоборство между ними стало важным элементом формирования новой, объединяющейся мировой цивилизации. Это формирование неизбежно должно было пройти через жестокую практику взаимных обвинений, конфликтов и ненависти, что было необходимо в ходе эволюции самосознания и нашло свое отражение во взглядах пионеров исламской реформаторской мысли в целом. В их подходах явственно проявились признаки нараставшего конфликта между ориентальностью и западничеством. Так, аль-Афгани в своих ранних работах предстает скорее в качестве апологета панориентальности,
Идеологические формулировки, отражавшие превосходство Запада, свидетельствуют о поверхностном характере суждений европейцев об исламском мире. И если развитие представлений Запада исламских науках в конечном счете развеяло высокомерные иллюзии, способствовало объективному пониманию прошлого и настоящего Востока, то это не означает, что они полностью исчезли. Напротив, в обыденном (массовом) сознании европейцев по-прежнему господствовали идеологические иллюзии и политико-культурные мифы. Это, в частности, можно увидеть в негативной символической интерпретации зеленого флага, полумесяца, джихада и т. д. Кроме того, в обыденном сознании европейцев ислам ассоциировался с отсталостью, невежеством, многоженством, хиджабом, насилием, террором и экстремизмом. Сконцентрированным классическим выражением такого отношения может служить фраза, произнесенная некогда одним из членов британского парламента, воскликнувшим: «Коран – это первопричина всех бед этого мира!»
