Бо́рух, чувствуя, что вот-вот упадёт.
– Ты продержал меня два года в заточеньи!
Позволь спросить, зачем? – демон воинственно выпятил грудь.
– Желаешь в преисподнюю – в свой дом вернуться,
так эту милость заслужи!
– Оставь свои уловки, Бо́рух! Так что ты хочешь от меня?
Каббалист, забыв, что нельзя показывать слабину, тяжело вздохнул:
– Я болен, мне осталось жить не больше полугода,
и Ха́нна, дочь моя останется трёхлетней сиротой.
О ней, конечно, позаботится родня, но нужно большее…
– Судьба зло поглумилась над тобой! Как жаль! – демон, ёрничая, изобразил печаль.
Бо́рух опомнился и нахмурившись, повысил голос:
– Не забывайся! Повелеваю тебе быть хранителем Гольдман Ха́нны, дочери Бо́руха и оберегать её до преклонных лет!
Лучи от пентаграммы ударили ярким светом в потолок.
– Преклонные годы – это, по-твоему, сколько? – удручённо спросил невезучий гражданин Ада, поняв, что всё намного серьёзнее, чем он думал.
– Я размышлял об этом и решил, что девяносто лет —
достаточный предел, чтобы устать от жизни.
– А почему не двести? Давай, коль начал изводить меня,
так делай это с истинным размахом! – возмутился демон и волчком закрутился по комнате, брызгая во все стороны шипящей слюной:
– Мне не под силу отводить все беды,
что неминуемы для человека.
Я не смогу вернуть на место руку, что меч отсёк,
и сердце мёртвое заставить биться, тоже не смогу.
Я – демон, а не чародей.
Бо́рух усмехнулся, наблюдая за негодующим пленником:
– Ты делай так, чтоб меч не сёк и не стреляли ружья.
Искореняй причину, чтобы не было последствий!
– В тот миг, когда придёт предел отпущенных ей лет,
то, как узнать мне, что я вновь себе хозяин? – подстраиваясь под речь каббалиста, спросил хранитель-неофит.
Бо́рух понял, что сущность покорилась:
– Дочь Ха́нна не проснётся, и ты тотчас же вспомнишь своё имя…
– Имя? Моё имя? – круглые жёлтые глаза увеличились вдвое. – Я его забыл! – осознав весь ужас случившегося, несчастный схватился за голову.
– Без имени ты не раскроешь крылья, чтоб пролететь чрез тёмные врата.
Демон повернул совиную голову и посмотрел на свою спину. Его гордость – два антрацитово-чёрных крыла, лежали одно на другом ссохшимися засаленными тряпочками, образуя горб.
– Предела нет для подлости твоей! – слёзы дрожали в голосе нечисти.
– Так странно слышать от тебя подобные упрёки…
Хранитель, знай, что, если дочь моя
уйдёт из жизни до оговорённого срока,
ты станешь
